В России было, где развернуться
Версий о происхождении Шарля Омона (он же Михаил Григорьевич Омон) много. По одной из них, он переселился во Францию из Алжира, и его звали Саломон. Согласно другой, предки Омона были выходцами из Голландии, причём поселились во Франции давным-давно. Сохранился их особняк на старинной, мощеной булыжником, улочке Жуй в Париже. Он построен еще в начале XVII века архитектором Лево – тем самым, который возвел бесподобный Версальский дворец. Это предположение более правдоподобно.
Шарль Омон мечтал о карьере антрепренёра. Но он хорошо понимал, что соперничать с другими театрами, а их в конце позапрошлого века только в Париже было свыше шести десятков, созданный им театр не мог. И Омон решил попытать счастья в России.
Эта мысль впервые посетила его в середине 1889 года, когда в Париже проходила Всемирная выставка. Посетив русские павильоны, Омон предположил, что конкурентов у него в России не будет, а аудиторию он соберет достаточную: русских всегда привлекает экзотика. Ещё более он укрепился в этой мысли, когда французские политики взяли курс на сближение Парижа с Москвой и Петербургом. И уже 20 апреля 1890 года последовало решение об устройстве французской выставки в Москве.
Выставка открылась на Ходынке через год. От Страстного монастыря туда проложили линию конно-железной дороги, которая работала до глубокой ночи. Россияне съезжались сюда из разных городов. Привлекало здесь всё: и павильоны, где демонстрировались тогдашние достижения научно-технического прогресса, и произведения искусства, и рестораны, где подавались изысканные деликатесы и лучшие вина, и другие увеселительные заведения. И прежде всего, концертный театр Омона. Злые языки утверждали, что он дал огромную взятку учредителям выставки, дабы попасть в Москву.
Так это или не так, не столь важно. Важнее то, что Омон творчески, поистине новаторски подошел к комплектации труппы артистов. В неё входили и смешанная франко-русская группа шансонье, и гимнасты, и укротители зверей, то есть цирковые номера чередовались с концертными и сценическими представлениями, и это нравилось зрителям, не отличавшимся такой рафинированностью, как французы. 25 рядов кресел и 16 лож с отдельными кабинетами были каждый раз заполнены под завязку. В антрактах играл оркестр, можно было потанцевать. На верандах устроили буфеты и расставили столики для гостей. Буквальный фурор произвёл парижский кафешантан с полуголыми девицами и канканом, исполнявшемся в бешеном ритме. Такого россияне раньше просто не видели.
И Щарль Омон остался в Москве. В том же 1891 году он открыл театр с рестораном в Камергерском переулке, затем этот театр переехал в сад «Аквариум», который Омон арендовал на 12 лет. Переманил к себе он и лучшего режиссера того времени – Н.Ф.Бутлера, который работал раньше на Нижегородской ярмарке.
Вертеп? Не совсем так
Актриса Наталья Труханова в своей книге «На сцене и за кулисами» вспоминала, как получила ангажемент от Омона. Он сразу предложил ей жалованье 500 рублей в месяц. Ни в одном российском театре столько не платили. «Неуверенная в себе, плохо одетая, я с замиранием сердца отправилась на первую репетицию, - писала Труханова. - За кулисами и на сцене я встретила обычную театральную атмосферу: суету, грязь, специфический запах клеевой краски, парфюмерии, пота, пыли, полумрак. Скверно выбритые актеры чередовались с сильно намазанными и потрепанными актрисами... В эту минуту в сопровождении режиссера влетел сам Омон с неизменной красной гвоздичкой в петлице и моноклем в глазу... Тут же подали шампанское, по-французски называемое «почетное вино», и господин Омон на ломаном русском языке объяснил труппе, чего он от нее требовал: «Искусством я не интересуюсь. Первое для меня — дисциплина и система, то есть повиновение и порядок. Тут я беспощаден. Я сам им подчиняюсь и служу примером. Я не допущу, чтобы мои служащие были хуже меня самого. Второе: прошу без капризов и предрассудков. Вы начинаете работу в семь часов вечера. Спектакль кончается в 11 с четвертью вечера. Мой ресторан и кабинеты работают до четырех часов утра. Напоминаю, что, согласно условиям контракта, дамы не имеют права уходить домой до четырех часов утра, хотя бы их никто из уборной и не беспокоил. Они обязаны подыматься в ресторан, если они приглашаются моими посетителями, часто приезжающими очень поздно».
Труфанова поняла, что попала в публичный дом, замаскированный под театр. Но расторгнуть контракт она не могла, так как в этом случае нужно было выплатить неустойку в размере 3000 рублей. Таких денег у неё не было.
Впрочем, худшие опасения актрисы не подтвердились. В театре, конечно же, были шансоньетки, которые не отвергали ухаживания посетителей ресторанов, но были и такие, кто на эти ухаживания не реагировал. К ним не применяли никаких наказаний. Омон считал, что каждый поступает так, как ему подсказывает его совесть.
«Омон, превосходный организатор, вел свое дело образцово, - вспоминала Труханова. - Никто ничего не знал о его прошлом, об источниках его крупного капитала. Ходили слухи, что он начал карьеру со скромного амплуа проводника спальных вагонов. Как бы то ни было, он умел работать сам и умел заставить работать окружающих. Омон смотрел на Россию, как на колонию, где может сколотить порядочное состояние, чтобы потом уехать во Францию и зажить как почтенный рантье».
В труппе работали такие первоклассные артисты, как комик Полонский, прима-балерина Зарайская, либреттист и композитор Валентин Валентинов, дрессировщица слонов Мариша Речей. Сама Наталья Труханова выступала с танцевальными номерами. Всех их угнетало, что приходилось проводить время с посетителями, развлекать их. Но большие оклады компенсировали эти накладки. К тому же и в ресторане, и в театре, по словам Трухановой, царили строгие нравы. Полицмейстер Москвы Руднев по этому поводу часто говорил; «Мне бы везде такой порядочек, как у Омона!».
На ярмарке все было по-другому
Аппетиты у Шарля Омона росли с каждым годом. В конце концов, он решил прибрать к рукам Нижегородскую ярмарку. Ознакомившись с ситуацией в Нижнем Новгороде, Омон понял, что ярмарочный театр не выдержит конкуренции с его заведением. Это подметил, кстати, писатель Н.Г.Гарин-Михайловский, который резко критиковал ярмарочный театр за его «балаганность», плохой оркестр, хор, который фальшивит, и скверную оперу. И Омон открыл в Нижнем «Театр концерт-паризьен», где уже не было таких строгих нравов, как в Москве. Хористки были «по совместительству» дорогими путанами. Омон ориентировался на спрос.
Ярмарка привлекала как и российских купцов, так и купцов заморских. Особым шиком здесь считалось завести любовниц из хористок. Им дарили деньги, бриллианты. В зрительном зале продавались семечки, орехи, пирожки, кислые щи и другая еда.
Омон не гнушался ничем. Журналист Е.И.Иванов записал рассказ одного из официантов ярмарочного ресторана. По его словам, либо сам Омон, либо его распорядитель-француз собирал шансоньеток и говорил: «Девушки, сегодня требуйте стерлядь и осетрину от гостей, у нас пять пуд протухло!». Те и требовали. Потеха-с, честное слово, потеха-с! Люди хорошие по вечерам съезжались, а девки всё тухлятину спрашивают (по цене-с!), поковыряют её вилочкой и велят со стола убрать. Так мы всякую дрянь продавали».
Вместе с тем Шарль Омон первый в России понял, какие шикарные перспективы открывает кинематограф. В 1896 году он демонстрировал на Нижегородской ярмарке самые первые фильмы братьев Люмьер. Максим Горький под впечатлением этого сеанса писал: «...вы не верите глазам. Экипажи идут с экрана прямо на вас, пешеходы идут, дети играют с собачкой, дрожат листья на деревьях, едут велосипедисты — и всё это, являясь откуда-то из перспективы картины, быстро двигается, приближается к краям картины, исчезает за ними, появляется из-за них, идёт вглубь, уменьшается, исчезает за углами зданий, за линией экипажей, друг за другом... Пред вами кипит странная жизнь — настоящая, живая, лихорадочная жизнь главного нервного узла Франции, — жизнь, которая мчится между двух рядов многоэтажных зданий, как Терек в Дарьяле, и она вся такая маленькая, серая, однообразная, невыразимо странная»
Горький с упоением пересказывал незамысловатые сюжеты, которые почему-то его пугали: «На вас идёт издали курьерский поезд — берегитесь! Он мчится, точно им выстрелили из громадной пушки, он мчится прямо на вас, грозя раздавить... Публика нервно двигает стульями — эта махина железа и стали в следующую секунду ринется во тьму комнаты и всё раздавит... Ваши нервы натягиваются, воображение переносит вас в какую-то неестественно однотонную жизнь, жизнь без красок и без звуков, но полную движения, — жизнь привидений или людей, проклятых проклятием вечного молчания, — людей, у которых отняли все краски жизни, все её звуки». И дальше «Буревестник» делал неожиданный вывод по поводу этого великого изобретения: «Настолько ли велика его продуктивность, чтобы сравняться с тратой нервной силы; возможно ли его полезное применение в такой мере, чтоб оно окупило то нервное напряжение, которое расходуется на это зрелище?».
Как и многие другие его заметки о Нижегородской ярмарке, этот репортаж кончался прямыми выпадами против её устроителей. Не жаловал Горький и Омона, называя его «бывшим конюхом генерала Буадеффра». Но откуда он это взял? Генерал Рауль-Шарль-Франсуа Ле Мутон де Буадефр в 1879-1882 годах начинал свою карьеру военным атташе в России, когда Омона здесь еще не было в помине, а затем занимал разные должности в Генеральном штабе Франции вплоть до начальника. Как раз в это время Омон уже жил в России. То есть, пути их вообще не пересекались.
Ненависть Горького к Омону была столь велика, что он обвинял его в том, что Омон никогда не делал и, наверное, не сделал бы, утверждая, что владелец «Театра концерт-паризьен» «будет показывать иллюстрации к сочинениям де Сада и к похождениям кавалера Фоблаза (героя романа французского писателя Луве де-Кувре «Приключения кавалера Фоблаза» - Авт.); он может дать ярмарке картины бесчисленных падений мадемуазель Нана, воспитанницы парижской буржуазии, любимого детища Эмиля Золя. Он, раньше чем послужить науке и помочь совершенствованию людей, поможет популяризации разврата».
Ну, как-то не солидно это для писателя-реалиста!
Исчез, как апрельский снег
Театр Омона на Нижегородской ярмарке, как, впрочем, и в Москве, называли «позором Всероссийской ярмарки» и требовали закрыть. Омон и в ус не дул. А в Белокаменной он пользовался покровительством тогдашних властей. В 1902 году построил новое каменное здание театра «Буфф» на тысячу мест с 24 ложами. Вход в него по замыслу архитектора Модеста Дурнова планировалось изобразить в виде пасти дракона (но в последний момент это решение было отвергнуто). Билет в ложу стоил 200 рублей! Таких цен не было ни в одном театре России. И совсем не случайно, что в 1902 году в этом театре Омон впервые в России продемонстрировал новый киноаппарат «Биофонограф», являвшийся прообразом звукового кино. На экране можно не только увидеть сцены из спектакля Мольера «Проделки Скапена», но и услышать реплики артистов. Это представляло собой прорыв в будущее.
Репертуар концертов в театре был разнопланов, хотя и не отличался высокой художественностью. Но именно разноплановость привлекала зрителей. Вместе с уже упомянутыми выше артистами выступали исполнитель народных частушек П. Невский, куплетисты А. Серполетти и С. Сарматов, ангажированные актеры других театров.
После революции 1905-1907 годов Шарль Омон неожиданно бесследно исчез. Выяснилось, что он сбежал, не расплатившись с кредиторами, в неизвестном направлении. Откуда появились такие огромные долги в то время, когда антрепризы Омона приносили колоссальный доход, так и не удалось установить. Вместе с тем обнаружилось, что он замешан во многих финансовых махинациях, что он продал свой театр через подставное лицо.
Театр «Буфф» еще достаточно долго продолжал существовать под другими названиями. В 1920 году здесь размещался Театр РСФСР, потом Театр Мейерхольда. После закрытия этого театра и ареста режиссёра здание было передано Московской филармонии. Сейчас здесь находится Концертный зал имени П.И.Чайковского.
Ну а Шарль Омон всплыл в знаменитом парижском кафе «Мулен Руж» в качестве администратора. Но здесь среди корифеев живописи, литературы, музыки успех ему не сопутствовал. То, что было в новинку для россиян, не будоражило воображение французов. Стиль «а-ля русс», который пытался популяризировать Омон, стал модным гораздо позже, когда после прихода к власти большевиков Францию захлестнула волна российских эмигрантов. Но надо отдать должное Шарлю Омону: он в очередной раз верно угадал стратегическое направление моды в искусстве
