И на фоне этой действительности – внутренние эмигранты, те, кто не шагает строем. Не потому что против строя, а потому что им это просто не интересно. А интересно сочинять и исполнять песни, коллекционировать редкие пластинки зарубежных групп и книги, общаться с друзьями, влюбляться…
Но все это идет вразрез с “линией партии”. Потому что “кто не с нами, тот против”.
– Вадим, как ты вообще собрался книгу написать и где время нашел?
– Если книга выйдет, я скажу большое спасибо моему другу Коле Громазину за то, что он предоставил мне время, оно сейчас ценнее денег. Это было лето 2008 года. Мы с “Хронопом” писали “Венецианский альбом”. Но началось время отпусков, все разъехались. И вот я возвращался из Москвы.
Получилось так, что мы оказались в одном вагоне с Захаром Прилепиным. Так друг другу обрадовались, что отправились в вагон-ресторан и там проговорили до трех ночи. Я даже билет проводнице забыл отдать, она меня в вагоне-ресторане разыскала. Потом я лег, сон не шел…
Но когда я наконец уснул, то увидел во сне свой роман. Вернее – завязку и финальную сцену. Теперь я знаю, что можно начинать писать, когда уже знаешь финал.
– Так это Захар тебя сподвиг писать книгу?
– Он мне совет дал, которым я, правда, не всегда пользовался: “Пиши о том, что знаешь”. Роман я написал за три недели.
– Роман очень неоднозначный. Как его приняли читатели, хронопы?
– Когда я его год назад начал рассылать для прочтения то одному знакомому, то другому, пошла волна. И выяснилось, что люди сами не всегда помнят, что было, а чего не было. Со времени описываемых событий прошло четверть века.
– Да, я тоже себя поймала на мысли, что сомневаюсь, существовала ли та самая Стена, которая у тебя в романе огораживает Горький.
– Светлана Кукина после прочтения прислала письмо: “Я уже и не помню, что Стена была”.
Почему я ее создал? Я хотел написать реалистичный роман, но чтобы при этом он был слегка волшебный, чтобы реальность была со сдвигом. Так появилась “китайка”. Она стала героем романа, живым персонажем, символом закрытого города. В продолжении, которое уже написано и выйдет вместе с первой книгой, есть сцена, когда Борис Немцов открывает город, и народ разносит “китайку”. Потом некоторые люди разбогатеют на ее обломках.
– Похоже на разрушение Берлинской стены.
– Да, аллюзии к этому событию здесь есть.
– Вадим, если уж люди, которые в то время жили, сомневаются в существовании Стены, пропусков при переезде из верхней части города в нижнюю и обратно, то что говорить о следующем поколении. Они могут воспринять художественный прием как реальность. Ты себя ощущаешь в роли мифотворца?
– Я вообще люблю читать книги о городах. Например, “Стамбул. Город воспоминаний” Орхана Памука. Там рассказывается о жизни одной семьи в контексте города. Об улицах и домах… Мне неважно, правда это или нет, но затягивает. Мне бы хотелось, чтобы кто-то написал такую книгу о Нижнем Новгороде.
Но есть другой вариант. Последняя книга Дэна Брауна “Утраченный символ”. Он пишет о Вашингтоне. В реальном городе находит следы древних мистерий, какие-то масонские артефакты. И город обрастает мифами.
– Сколько в романе вообще реального и вымышленного?
– Практически все люди реальные. Хронопы выведены под кличками, причем реальными. Дом на улице Славянской, 4Б, где мы тогда репетировали, о нем в романе идет речь, до сих пор стоит. Правда, крыша провалилась, и жить там уже нельзя.
Многие вещи я записывал со слов участников событий. Историю с Сахаровым мне продиктовала знакомая, которая встречалась в середине 80-х со ссыльным академиком. О том, как “органы” давили на людей, помню по собственному опыту. И хронопов заставлял вспоминать дословно, чем их там шантажировали.
Весь сюжет про французов, приезжавших в Питер с портативной студией, чтобы записать советские рок-группы – правда. Когда на хронопов давили, не выпускали из города – это и была Стена в ее физическом воплощении.
– Как это было?
– Я работал на телевизионном заводе молодым “инженегром”. Когда нам стало известно о том, что энтузиасты-французы приедут для того, чтобы записать песни “Хронопа”, я заранее, месяца за полтора, написал заявление на отпуск. И тут мне вдруг заявляют, что отпуск дать не могут в связи с производственной необходимостью. Какая там необходимость, я в отделе никому и не нужен был. Просто на мое начальство надавили…
– Хронопы приняли книгу?
– Два на два. Двое хронопов сказали, что нужно было меньше фантазий. Я же был озабочен тем, чтобы герои вышли разными. Поэтому появились внутренние мифы: Дух ловит крыс, Бух – любитель восточной философии и точных цифр, Нюх – изобретатель и резонер… Иначе бы все они в романе сливались в общую массу.
В нашей литературе 90-х годов прошлого века действовали сплошь герои-схемы, которые использовались авторами для проведения идеи. Это хорошие книги, но этим персонажам не сопереживаешь. В новое время появились такие герои, как прилепинский Санькя. Живые. Мне не хотелось, чтобы в моем романе действовали схемы.
При этом замечу, что хронопы – не бунтари. Они не пытаются переделать мир. Их сопротивление в рамках закона. Они просто хотели жить и выступать, записывать альбомы, самовыражаться. Все их изменения касались их внутреннего мира.
– Трудно было напечатать книгу?
– Авторы часто говорят, что нужно долго бегать за издателями, упрашивать и т.д. У меня это получилось по-другому. Я послал роман на литературную премию “Нос”, основанную благотворительным Фондом Михаила Прохорова. И книга попала в лонг-лист.
Моя рукопись была окружена книгами известных писателей – Пелевина, Сорокина, Алешковского, Прилепина – но в шорт-лист не попали ни я, ни они.
Позже мы познакомились с сестрой Михаила Прохорова – Ириной, которая возглавляет издательство “Новое литературное обозрение”, и она предложила издать роман сразу с продолжением. Книга попала в план следующего года.
– Она как-то на творчество “Хронопа” повлияла?
– Альбомы, записанные после романа, более концептуальны, серьезны. Вновь появились песни социального плана, немало взрослой поколенческой лирики.
– А сами хронопы с возрастом не превратились в фамов?
– Нет. Даже если они занимают солидные посты, они все равно остаются хронопами. Это видно по тому, о чем мы разговариваем, когда встречаемся, какие книги и песни пишем.
Кстати
Хронопы и фамы – герои произведения Хулио Кортасара «Истории хронопов и фамов». Хронопы (от греч. shronos – время) – «зеленые, влажные и щетинистые фитюльки», внутренне свободные, презирающие условности и быт мечтатели, существа «не от мира сего» (сам Кортасар причислял себя к хронопам).
Фамы – благоразумны, самодовольны, осторожны, дорожат своей репутацией (испанское слово fama означает не только «слава», но также и «репутация, общественное мнение, молва»).
