В окружении Лермонтова и Пушкина
Евдокия Ростопчина (урожденная Сушкова) родилась в 1811 году. Домочадцы называли ее Додо. Мать умерла от чахотки, когда девочке исполнилось всего шесть лет. Отец вечно был в работе и разъездах, и Додо росла у родственников Пашковых. Ее любили, баловали, не жалели денег на учителей, но, чувствительная от природы, она остро переживала свое сиротство, стремилась к уединению и в 11 лет начала сочинять стихи.
Судьба подарила Додо несколько встреч, которые навсегда оставили след в ее душе. Поэтесса-сиротка была лично знакома с Лермонтовым, Пушкиным и Александром Дюма.
С Мишелем Лермонтовым она познакомилась на детском светском празднике. Оба сироты: Мишель привезла бабушка, Додо – дядя. И два одиночества встретились. Мишель был неразговорчивым, хмурым, но именно его выбрала Додо себе в друзья.
В 16 лет Додо познакомилась с Пушкиным, на первом своем балу в доме Голицыных. Она призналась Пушкину, что пишет стихи, а потом посвятила поэту такие строки: «Он дум моих тайну ведать желал» и «Боготворила – всегда!».
У дяди Додо, поэта и драматурга Николая Васильевича Сушкова, был литературный салон. Там-то Додо и читала свои первые стихи. Но некоторые из них доверяла только ближайшим свои друзьям - Лермонтову и Огареву. Лермонтов, сам поэт, высоко оценил ее творчество: «Умеешь ты сердца тревожить...», - написал он. А Огарев томился тайной любовью.
Потом ее дневник со стихами прочел Петр Вяземский, отправил их своему другу и редактору журнала Антону Дельвигу, и о юной поэтессе узнали в свете. Между прочим, в то время нравы были таковы, что стихосложение для барышни-дворянки считалось не лучшим занятием. И родственники нашли единственный способ, как бороться с поэтической меланхолией – выдать Додо замуж.
«Весна без соловья»
За Додо посватался Андрей Федорович Ростопчин. Незадолго до этого он собирался взять в жены другую девушку, однако мать, неожиданно перешедшая из православия в католичество, расстроила этот брак. Да и Додо она тоже советовала отказаться от союза с ее сыном – рассказывала про его странности и балагурства. Но Додо не смела ослушаться родни – и стала богатой и знатной графиней Евдокией Ростопчиной. Долгое время после свадьбы Ростопчина не сочиняла стихи: то была «весна без соловья, весна без вдохновенья», - напишет она позднее.
Когда муза вернулась, о Ростопчиной заговорили не только в Москве, но и в Петербурге. У нее в гостиной бывали Жуковский, Крылов, Гоголь, Одоевский, Плетнев, Соллогуб, Александр Тургенев, Глинка, Даргомыжский. Этот список дополняли и европейские знаменитости - Ференц Лист, Полина Виардо, Фанни Эльслер, Рашель.
А спустя год после гибели Пушкина Евдокии Ростопчиной передали плотный пакет от Василия Жуковского, сопровожденный следующей запиской: «Посылаю Вам, графиня, на память книгу... Она принадлежала Пушкину; он приготовил ее для новых своих стихов... Вы дополните и докончите эту книгу его. Она теперь достигла настоящего своего назначения». Евдокия Петровна держала в руках последнюю тетрадь Пушкина — ту, в которой так горестно, так непоправимо осталось много чистых листов. Она решила бросить Петербург и уехала для творческой работы в деревню под названием Анна.
Семейная жизнь не сложилась. «Я не привыкла к счастью!» - писала она. Однако любовь в ее жизни была. Долгий роман связывал Ростопчину с Андреем Карамзиным, младшим сыном известного историографа, другом Пушкина и приятелем Лермонтова. От него она родила двоих дочерей, которые воспитывались в Женеве и носили фамилию Андреевы. Потом Карамзин погиб на войне.
Ростопчина вернулась в Москву, вышел первый том ее стихов. А вскоре знакомый врач после званого ужина в гостях вынес страшный вердикт: у графини рак, и кончина ее близка. Додо было всего 45.
Последнее свидание
Но напоследок судьба еще раз улыбнулась Ростопчиной, подарив одну и последнюю из тех знаменательных встреч, которые особыми вехами отмечали этапы ее биографии. Евдокия Петровна, всегда дорожившая знакомством с людьми, одаренными талантом и оригинальностью характера, давно переписывалась с Александром Дюма. Узнав, что писатель путешествует по России, она, не скрывая своей болезни, написала ему о том, что хотела бы повидаться. Хотя свидание с умирающей не радовало Дюма, но он встретился с ней. В его голове уже созрел план, как, не утомляя ни себя, ни бедную женщину, поскорее ретироваться. Но все пошло иначе. Через несколько минут Дюма уже был покорен, как он выражался, «очаровательною больною». Особый магнетизм Ростопчиной, не изменявший ей до конца, заставил визитера вместо нескольких минут, предписанных приличием, пробыть возле нее два часа. Время прошло в увлекательнейшем разговоре, обмене мыслями и даже, что в подобной ситуации кажется невероятным, планами. Дюма попросил Ростопчину закончить воспоминания о Лермонтове, ведь она была одной из последних, кто пожал ему руку перед трагической командировкой. Еще Дюма просил графиню перевести на французский язык стихотворение Пушкина «Во глубине сибирских руд».
Ростопчина, как и обещала, выполнила все в тот же год и отправила письмо Дюма. Но он получил его только через год. Дюма отметил, что на французском языке Ростопчина «пишет как прозой, так и стихами не хуже наших самых прелестных женских гениев». Была еще и маленькая записка, тоже по-французски: «Когда вы получите мое письмо, я буду мертва или очень близка к смерти». Так оно и случилось.
Спустя много лет в «Русской старине» за 1882 год были опубликованы строки Александра Дюма о Ростопчиной, «об уме этого милого, остроумного и поэтического друга одного дня, воспоминание о котором я сохраню во всю жизнь».
