Корреспонденты “МК в Нижнем Новгороде” побывали в Борской спецколонии, именуемой в народе “ментовской”, и посмотрели, как искупают свою вину бывшие сотрудники милиции, прокуроры, судьи.
Зэки с тремя высшими
Внешне колония “для своих” ничем не отличается от десятка других мест лишения свободы в Нижегородской области, куда мы уже не раз ездили. Та же колючая проволока по периметру, вышки с автоматчиками, промышленная и жилая зоны, здания общежитий, столовой, клуба и сотни заключенных в одинаковых черных бушлатах с хлопчатобумажными именными нашивками на правой стороне груди. И жизнь со своим четким укладом и незыблемыми законами, которая, кажется, так и будет день за днем течь за этим высоким забором, несмотря ни на какие потрясения в стране.
Но атмосфера здесь все-таки другая. И это ощущаешь сразу, едва за твоей спиной щелкают задвижками железных дверей и на тебя отовсюду устремляются взгляды сотен мужских глаз. И, в отличие от обычных зэков, у сидельцев ИК-11 взгляд не такой затравленный и более открытый, что ли…
Зоной для бывших сотрудников милиции, или сокращенно “для бээс”, ИК-11 стала пять лет назад. 29 ноября 2005 года туда прибыли первые пять осужденных – бывших сотрудников правоохранительных органов. Вновь прибывавшие осужденные уже не сидели на корточках вдоль забора, не забивали все свободное время “козла”, не чифирили по-черному. У них не находили заточек и наркотиков.
"С тех пор здесь больше не живут “по воровским понятиям и традициям”, как на обычной зоне. Это было бы ненормально, ведь большинство из осужденных всю свою сознательную жизнь боролись с криминалом, – говорит начальник отдела по воспитательной работе с осужденными Владимир Ревягин, который сопровождает нас по колонии. Владимир Ревягин работает в “одиннадцатой” уже 18 лет. За это время успел хорошо изучить поведение как уголовщины, так и спецконтингента".
" Здесь нет “отрицалова” и по-другому зарабатывается авторитет, – продолжает наш “экскурсовод”. – За плечами большинства не тюремные “университеты”, а школы МВД и юрфаки университетов".
– То есть субординация соблюдается, как на воле: прокурор и за решеткой прокурор? И гаишник слова поперек не скажет?
– А это как человек себя поставит. Зона уравнивает в должностях. Почти все нынешние сидельцы носили погоны, им легко подчиняться режиму. Поэтому со стороны кажется, что нынешним контингентом управлять легче. Можно не опасаться массовых беспорядков.
– Может вы и без ШИЗО обходитесь?
– У нас не штрафной изолятор, а ПКТ (помещение камерного типа), – поправляет меня Владимир Ревягин. – Дисциплинарную практику, конечно, применяем. Нарушители порядка все равно есть. Например, у кого-то систематически находим запрещенные предметы: сотовые телефоны, зажигалки… И потом, это только с одной стороны кажется, что теперь администрации стало полегче. Но у нас ведь сидят и бывшие дудаевские и масхадовские боевики из Чечни и Дагестана (поддержавшие кровавый “газават”. – Авт.). А это, как вы понимаете, уже совсем другой менталитет…
Кстати, второй трудностью, как выяснилось в дальнейшем, оказался как раз высокий статус большинства сидельцев. Когда в одном месте собрано столько “подвешенных в законе” людей, малейшее неверное действие работника колонии может закончиться жалобой в прокуратуру.
"И еще есть одно важное отличие тех и этих сидельцев, – поясняет нам уже на входе в библиотеку, а мы именно с нее решили начать свое знакомство с колонией, Владимир Иванович. – В бытовой колонии человек всегда знает, за что сидит. Здесь большинство осужденных считают себя невиновными. Позиция “бээсника”: мое преступление незначительно, я не должен здесь быть. Она, правда, меняется к моменту наступления УДО (условно-досрочного освобождения. – Авт.). На суде они уже признают вину. Домой-то пораньше уйти хочется…"
Генерал за библиотечной стойкой
"Читают у нас много. Из 1600 осужденных 900 записаны в библиотеку. Так что треть книжного фонда почти всегда на руках", – 60-летний Владислав Иванович сам попросился на время отбывания наказания поработать в библиотеке.
К детективам и романам Донцовой, которые здесь пользуются успехом, он равнодушен. Читает в основном научные работы своих учеников и коллег-физиков, которые они привозят ему на рецензию прямо в колонию. А заодно работает над своей десятой монографией. Доктор наук, в прошлом он был еще и генералом, поэтому и попал именно на спецзону.
В ИК-11 по решению суда, кроме правоохранителей, отправляются и военнослужащие внутренних войск, разведчики и даже таможенники. Кстати, для того чтобы оказаться на зоне “для бээс”, совсем не обязательно до вынесения приговора носить погоны. Сюда попадают даже те, кто, может быть, лишь на заре своей юности несколько месяцев проработал в милиции. Это делается из гуманных соображений.
"Вы же понимаете, если в обычной жизни человек и не вспоминает об этом отрезке своей биографии, то, оказавшись среди уголовников, его спокойное существование может закончиться в тот же миг, как этот эпизод его жизни всплывет на поверхность, – поясняет мне начальник по воспитательной работе".
Опер на “Калине красной”
После библиотеки мы отправляемся в тренажерный зал. Это место в колонии тоже не пустует никогда. Избыток свободного времени многие осужденные тратят на спорт и самообразование. Но признаются, что с удовольствием потратили бы его сейчас на общение с самыми близкими людьми.
"Знаете, я здесь чаще всего вспоминаю один случай из моей жизни, – признается мне бывший прокурорский следователь по особо важным делам. – Как однажды ездил в командировку на три дня. Вернулся в город и сразу на работу. Хотя ехал мимо дома и знал, что жена ждет, но даже не завернул поздороваться. Думал тогда, что работа – это самое главное в жизни. Особенно, когда твоя карьера так удачно складывается".
На зоне экс-следователь попробовал себя в новом амплуа – клипмейкера – смонтировал клип для песни, которую “местная группа” исполняла на областном конкурсе. Ведь хоть здесь отбывает наказание и особый контингент, но участие в “Калине красной” – дело святое.
Лидер “тюремного ансамбля”, песня которого, кстати, и заняла там призовое место – бывший замначальника уголовного розыска города Сочи Юрий Левит. До того, как сесть на скамью подсудимых, Юрий Ефимович 17 лет отработал в угрозыске.
Начинал в экспериментальном отделе по раскрытию преступлений на федеральной трассе. Показатели были отличные – количество преступлений сократилось в разы. Теперь судимость (его обвинили в наркопреступлении) навсегда перекрыла для Юрия Левита дорогу в органы.
"Оперативник – это больше, чем профессия. Это стиль жизни. Как дальше-то будете жить?" – интересуюсь я у человека, который еще несколько лет назад был одним из тех, кто отвечал за криминогенную обстановку в будущей столице Олимпиады-2014.
"У меня три высших образования, – говорит Юрий Ефимович. – Когда ездил в отпуск, друзья приглашали к себе на работу. Но я планирую добиться оправдательного приговора и вернуться на службу. И как судьба сыграет – никто не знает. Вы правильно сказали, оперативник – это стиль жизни. И я скучаю по этой работе. Но больше, конечно, по дому. У меня четверо детей. Старшие знают, где я. А младший – девятилетний сынишка – уверен, что я сейчас “на секретном заводе – строю секретные самолеты”.
Многие здесь зря
В Советском Союзе была только одна специализированная колония для бывших сотрудников милиции – в Нижнем Тагиле. Ее называли зоной для “оборотней в погонах”. В последнее время народ “из-под погон” течет в места не столь отдаленные бурным потоком. И подобных спецзон по стране уже шесть.
" Каждую неделю прибывает по этапу. Когда 20 человек, а может и пятьдесят", – говорят в колонии.
В ИК-11 можно найти любую статью Уголовного кодекса. Служивые отбывают наказание за убийства, изнасилования, разбои. Большие сроки у боевиков с Кавказа – от 10 до 20 лет. Почти на четверть века осужден студент МВД, лишивший жизни несколько человек. Но чаще всего “бывшие” обвиняются в коррупционных преступлениях: превышение должностных полномочий, растраты, нецелевое использование бюджетных средств, взятки… Здесь уже сроки скромнее.
Из всех блюстителей закона реже всех на скамью подсудимых попадают федеральные судьи. Чтобы в отношении них началось уголовное преследование, следственным органам нужно проходить долгую процедуру получения разрешения на возбуждение уголовного дела от коллегии судей. И, видимо, срабатывает профессиональная солидарность. Но если дело все-таки возбуждается, то, как правило, оно всегда громкое.
"Я не люблю давать интервью, – роба у моего собеседника застегнута под самое горлышко, поэтому в какой-то момент кажется, что он снова в судейской мантии. – Правда, одно должно было быть. С Анной Политковской. Но помните, что случилось 7 октября 2006 года?" (В тот день Политковская была убита. – Авт.)
– Тогда давайте без интервью. Просто поговорим…
– Если о содержании в колонии – то здесь все нормально. Я думаю, что слухи о многочисленных жалобах, которые якобы постоянно пишут заключенные, сильно преувеличены. Люди отбывают наказание, и условия для этого созданы вполне приемлемые. Больше вопросов по самому наказанию, его срокам…
– Но ведь вы были тем, кто как раз и определял эту меру наказания…
– В какой-то момент понял, что я белая ворона. Всегда был уверен, что должна действовать презумпция невиновности. И только исходя из этого выносил свои решения. Но когда познакомился с некоторыми делами тех, кто сидит здесь, понял, что в нашей стране презумпция невиновности не действует…
– Здесь есть невинно осужденные?
– Есть даже те, кто не только за решеткой, но и под следствием не должен был оказаться. Помните, во времена сталинских политических репрессий при прокуратуре были созданы специальные отделы по реабилитации. Они потом были расширены до колоссальных размеров, потому что приходилось пересматривать очень много дел. Помяните мое слово – пройдет 15-20 лет, и они снова будут работать в тех же объемах. И большинство из тех, кто находится сейчас в этой колонии, будет оправдан. Я далеко не один такой…
– Вы рассчитываете на оправдание?
– Я рассчитываю еще на 25 лет активной деятельности…
