Шота Горгадзе занимает активную гражданскую позицию. Является членом Совета при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека. Известен многим как ведущий правовой рубрики в прямом эфире радиостанции «Вести ФМ» в программе Владимира Соловьева «Полный контакт». Регулярно привлекается к участию в различных медийных проектах в качестве эксперта.
С 2002 года ведет обширную адвокатскую практику как в Москве и Московской области, так и в других городах России. Среди клиентов Ш. Горгадзе такие известные личности, как телеведущий Владимир Соловьев, депутат Госдумы Александр Хинштейн, член Совета Федерации Дмитрий Саблин и другие.
– Шота Олегович, вы прибыли в Нижний Новгород на минувшей неделе, чтобы защищать интересы Евгения Воронина. Почему вы взялись за это дело? Думаю, к вам как члену Совета при Президенте России по правам человека достаточно часто обращаются люди. В том числе и из регионов.
– Обращаются многие, однако люди, которые своей жизнью и своим героизмом заслужили не только уважение, но еще и почет, не так часто оказываются на скамье подсудимых. Изучив биографию Евгения Воронина, я увидел героя, человека, который вел непримиримую борьбу с бандитизмом, заказными убийствами, самыми тяжелыми видами насильственных преступлений. И когда такой человек оказывается за решеткой, хочется разобраться, все-таки было двуличие в его профессиональной деятельности или есть иной мотив, почему его, честного и порядочного, вдруг закрывают в следственном изоляторе.
Я встретился и пообщался с гражданской женой Евгения Воронина, изучил его биографию, погрузился в те материалы дела, которые мне передали коллеги-адвокаты. И увидел, что это человек, место которого не в тюрьме и не на скамье подсудимых, а, наверное, в школе, где он мог бы рассказывать старшеклассникам о том, что такое офицерская честь, преданность своему делу и порядочность.
Мы часто видим сотрудников правоохранительных органов, которых унижают то там, то здесь. Иногда заслуженно, иногда потому, что так модно стало. Но мы прекрасно помним примеры героизма этих людей. Таких, как тот герой (младший лейтенант Магомед Нурбагандов), что перед смертью крикнул: «Работайте, братья!» Евгений Воронин из той категории. Это человек, который не будет просить. Он будет стоять с высоко поднятой головой, не чувствуя за собой греха. И не взять на себя защиту такого человека мне не позволила моя гражданская позиция. Поэтому в ближайшие месяцы я буду в Нижнем Новгороде.
– К вам обратилась гражданская жена Евгения Воронина?
– Да.
– Вы до этого слышали об этом деле?
– Читал то, что в интернете пишут, но не погружался, не изучал его, пока ко мне не обратились и не попросили для начала просто посмотреть.
– У вас было немного времени, чтобы ознакомиться с материалами дела.
– Я изучил достаточный объем. 10 января на заседании мы (адвокаты) просили два часа, чтобы ознакомиться с материалами дела. Если бы я не просматривал их ранее, этого было бы недостаточно, я бы просил несколько дней. Безусловно, последние сутки я, отложив все остальные дела, плотно погружался в материал. И этого мне было достаточно, чтобы составить свое мнение о личности Евгения Воронина, чтобы понять – человек оказался на скамье подсудимых либо по ошибке, либо по чьему-то злому умыслу.
– То, что с 2004 года прокуратура несколько раз отказывала в возбуждении уголовного дела, защищала свою позицию в судах разных инстанций, а тут вдруг сменила свою позицию на прямо противоположную, мягко сказать, удивляет.
– Для меня это удивительно, потому что я за последовательность и логичность во всем. Если прокуратура незаконно с 2004 года отказывала в возбуждении уголовного дела, то как минимум все те, кто ставил подпись под постановлениями об отказе, должны понести дисциплинарное наказание как профессионально непригодные. А если в свое время они выносили верные решения, то почему так кардинально изменилась позиция? Огромное количество вопросов, разбираться в которых нам еще предстоит.
– Большой вопрос еще и в том, для чего человека, который был на свободе все это время, вдруг заключают под стражу.
– Я вообще не понимаю логики принятия решений, когда человека заключают под стражу до приговора суда. Я понимаю, когда такие решения принимаются в отношении людей, совершивших насилие, убийство, когда закрывают маньяков. Офицер, который все эти годы верой и правдой служил Отечеству (и это не просто пафосные слова, для многих это образ жизни), не представляет опасности для общества. Он до конца будет стоять на своем. Если бы Воронину предложили сделку: признать свою вину и выйти на свободу или настаивать на своей невиновности и получить 20 лет лишения свободы, я вас уверяю, он бы до конца стоял на своем. Потому что для таких людей позорнее клейма преступника нет ничего.
Я предвидел, что будет некий скепсис по поводу того, что приехали московские адвокаты, это, наверное, стоит очень дорого и откуда у офицера деньги на оплату защиты. Не все измеряется деньгами. Я уже давно имею возможность помогать тем, кому считаю нужным, за минимальный гонорар. Знаю, где можно назначать высокие гонорары, а где необходимо поработать иногда и pro bono, не взяв ничего, чтобы, говоря модным нынче языком, «улучшить карму».
– На минувшей неделе в процессе судебного заседания вы ходатайствовали об отводе судьи. Почему?
– Да, я выступил с заявлением об отводе судьи. Делаю это крайне редко. За 17 лет практики это, наверное, третий раз. Мне видится, что все-таки судья должна быть над схваткой, быть арбитром, который обеспечивает состязательность сторон. Но когда все ходатайства защиты отметаются, у меня возникает вопрос в предвзятости.
В ходе заседания была примечательная деталь. Мы попросили у судьи всего лишь два часа на ознакомление с некоторыми материалами дела. Нам отказывали в этом около двух часов. Не проще ли было дать это время защите? Результатом явилось мое заявление об отводе судьи. И его обсуждение съело еще один час. Где логика?
– Такое количество ходатайств, в которых постоянно отказывают, дает основание стороне обвинения и некоторым СМИ говорить о намеренном затягивании процесса.
– Самое страшное для меня в этом процессе – прекращение уголовного преследования в связи с истечением срока давности. Я этого не хочу. Я должен доказать в суде невиновность Евгения Воронина. И я уверен, что мы успеем это сделать до того, как истечет срок привлечения к уголовной ответственности. Тот график заседаний, который назначила судья, и та интенсивность, с которой слушается дело (10 января судья была готова продолжать заседание до позднего вечера, если бы не ходатайство обвинителя о завершении в связи с тем, что одному из участников процесса стало плохо), дает почву для такой уверенности. Затягивать имеет смысл, когда дело слушается раз в неделю, а не когда заседания почти каждый день. Ну выиграем мы один-два дня, но не два-три месяца.
– Объем уголовного дела достаточно велик.
– Объем большой, но я вижу, что судья, как мне кажется, намерена в каком-то ускоренном режиме это дело рассмотреть. Мне всегда представлялось, что суду и всем участникам процесса должно быть интересно подробно и скрупулезно исследовать все нюансы дела, чтобы установить истину. Задача судьи – вынести не обвинительный, а справедливый приговор.
Как можно обвинять защиту в том, что она «слишком много говорит»? Это наша профессия. Не просто сидеть статистами и кивать, а осуществлять защиту. Сегодня я увидел, что в нас хотят видеть статистов. Не дождутся.
– Наша коллега из «МК» и ваша коллега по президентскому Совету Ева Меркачева при помощи адвокатов взяла интервью у Олега Сорокина, который проходит по этому же делу. Олег Валентинович рассказывал, что судья не разрешила ему свидание с несовершеннолетним сыном, который по ее же требованию прилетел из-за границы, чтобы лично написать заявление, и получил отказ. В судебном заседании мы стали свидетелями, как в результате попытки увеличить темп рассмотрения дела стало плохо Роману Маркееву. Ему пришлось вызывать «Скорую». Это просто какие-то пытки, и моральные, и физические. Все подсудимые – люди отнюдь не богатырского здоровья.
– Это та самая порочная практика, от которой давно уже пора отходить. О ней неоднократно говорили первые лица государства – это недопустимо. Сколько раз президент нашей страны обращал внимание, что людей, в том числе бизнесменов, закрывают в СИЗО и лишь часть уголовных дел доходит до суда. Остальное прекращается на стадии следствия, что говорит о невиновности этих людей. Зачем использовать такое давление, как лишение свободы до суда, не давая общаться с родными и близкими, – я не понимаю. Могу лишь предположить: позиция обвинения настолько слабая, что необходимо морально подавить, чтобы победить. Но это совсем не позиция сильного.
– Писателю Захару Прилепину было отказано в ходатайстве выступить в качестве общественного защитника. Как вы вообще относитесь к институту общественных защитников?
– Я отношусь положительно, так же как и к институту присяжных. Мы должны доверять своему обществу, своим согражданам. Не нужно думать, что они не различают, где черное и где белое, где добро и где зло. У нас достаточно грамотные люди. Захар Прилепин является одним из ярких представителей гражданского общества. На мой взгляд, суд совершенно необоснованно не допустил его к участию в процессе в качестве общественного защитника. Я считаю, что если бы он был допущен, выиграла бы объективность, а не защита или обвинение.
Когда такой человек, как Захар Прилепин, готов проявить свою гражданскую активность и включиться в рассмотрение каких-либо резонансных дел, этим нужно дорожить. Такими отказами мы убиваем желание людей участвовать в формировании гражданского общества.
