– Александр Леонидович, мы уже привыкли, что начиная с августа случаются какие-то потрясения. Сейчас многие следят за курсом стоимости нефти, доллара и думают, что будет дальше. Стоит ли паниковать?
– Паниковать никогда не нужно, а в общем ситуация достаточно тяжелая, и следует различать тенденции, которые имеют достаточно длительный характер и обусловлены серьезными внутренними причинами, неустранимыми на короткой дистанции, и какие-то конъюнктурные моменты.
– Что сейчас происходит? Ждать ли нам возвращения 1998 года?
– Ситуация во многом другая. Если брать финансовый аспект, то в 1998 году у нас просто не было финансовых резервов. Страна в этом плане была настолько уязвима, что пришлось объявлять дефолт. Сегодня финансовые запасы у России есть. Правительство и Центральный банк накопили достаточно и, кстати, продолжают копить, готовиться к худшему. Беда-то не в этом, а в том, что действуют длительные, долговременные факторы, которые замедляют развитие экономики.
Началось это не сегодня, а довольно давно, но ощутимо – где-то с 2014 года. Долговременные факторы торможения стали перевешивать еще до всяких международных санкций, Крыма и Донбасса. У нас произошло резкое замедление темпа роста экономики, они стали менее 2%. Небольшой восстановительный рост после кризиса 2008 года был, но эффект от него очень быстро сошел на нет.
– Разве это не общемировые процессы?
– Весь мир в среднем развивается со скоростью 3% прироста ВВП в год. Темпы роста развивающихся стран – 5–6%. США ежегодно прибавляют по 3%. Причем приход Трампа ускорил развитие. Он очень позитивно для бизнеса действует (я не говорю про политическую составляющую). И мы не то что не приближаемся к странам более развитым, чем Россия, разрыв между нами углубляется. И это продолжается уже давно, и не видно никакого просвета.
Прежде всего это отставание технологическое. Новые изобретения проходят мимо нас. Многие технологии появляются на Западе и массово внедряются в экономики не только развитых, но и развивающихся стран. В России это происходит очень сложно. В результате технологическая зависимость трагически выросла. В том числе и в военно-промышленном комплексе.
Мы не можем разведывать нефть на шельфе – нет технологий, не можем строить большие турбины и т. п. Станкостроение утрачено практически полностью; в год делаем не больше 200 станков на всю страну. Мы лишились отраслей, которые в Советском Союзе были ведущими и двигали экономику. Да, она была неэффективна, но она работала.
Сегодня, казалось бы, у нас рыночная экономика, рыночные регуляторы должны толкать ее вперед. И они это делают. Силы развития есть, но силы торможения настолько велики, что экономика не может двигаться вперед или движется со скоростью 1–2% ВВП в год, что почти то же самое, что топтание на месте.
– Что это за силы торможения?
– Прежде всего это структурные диспропорции. Это то, о чем все знают: глубокая зависимость от экспорта природных ресурсов, спад высокотехнологичных отраслей, потеря нескольких миллионов высокообразованных людей. За последние 25 лет из страны уехало порядка 4,5 млн специалистов. Уезжают самые конкурентоспособные, молодые, талантливые. Уезжают целые научные школы. Молодому ученому все труднее реализовать себя здесь. Не только потому, что там больше платят. Ученые стремятся даже не к деньгам, а к возможности самореализации. Им нужен коллектив единомышленников. В той же Силиконовой долине есть целые кварталы, где живут выходцы из бывшего СССР. И вот эта потеря очень большая. Значительная часть ученых уезжает навсегда.
Но главные проблемы долговременного характера – это слабость и провал базовых институтов, на которых строится экономика. В первую очередь это институт прав собственности. Собственность на инвестиции, активы, на жилье, на землю – любая собственность может быть отнята. И эта проблема в России самая тяжелая и самая главная.
Бизнес, конечно, приспосабливается. Тем более что норма прибыли в России, как в любой развивающейся стране, выше, чем в развитых странах. Зарабатывать деньги лучше у нас, чем за рубежом.
– Но можно и потерять гораздо быстрее и легче.
– Вы правы. У нас риски велики. И они особенные. В отличие от других стран у нас риски идут от государства, от чиновников, которые являются представителями государства, но при этом работают на себя.
Любой так называемый олигарх, хотя их правильнее бы называть магнатами, знает: если государство сочтет нужным, ему придется все отдать.
Могут прийти и отобрать землю, как это было перед Олимпиадой в Сочи. Это разрешает делать закон. Компенсация будет крайне незначительной.
В течение многих лет такое отношение к собственности приводило к вывозу капитала. В такие страны, как Кипр, например. Иногда эти капиталы даже возвращались, но уже как иностранные деньги, которые сложнее отобрать.
Есть и другие институциональные провалы. Например, в России плохо работает институт конкуренции. Она призвана убирать с дороги слабейших, обеспечивая развитие более сильным. Как волк – санитар леса, так конкуренция – санитар экономики. Но это лишь в том случае, когда побеждают более эффективные – у которых соотношение результата к затратам лучше. А если в экономике побеждают те, у кого более эффективен административный ресурс, кто может прислать конкуренту налоговую проверку, с помощью силовых ведомств отжать бизнес? Борис Титов, лидер партии РОСТа, приводит страшные цифры: большинство экономических дел против предпринимателей заканчивается не судебным процессом, а потерей бизнеса. Людей сажают в тюрьму, чтобы отобрать собственность. И сейчас этим занимаются не бандиты, а люди в погонах.
У меня много знакомых среди бизнесменов. Они принципиально не хотят иметь дела с политикой, они лояльны к государству. Отношение такое: «Мы готовы “отстегивать” государству официальную и даже неофициальную часть прибыли, но дайте нам жить и гарантируйте, что заработанное будет нашим». Но и этой гарантии нет.
Во всем мире основой экономики является средний бизнес. Структура такой экономики – как своеобразная пирамида. Основа – микро- и малый бизнес, откуда, как из бурлящей протоплазмы, поднимаются наиболее успешные, так называемые фирмы-газели. Они становятся средним бизнесом и имеют шансы в перспективе стать крупным. У нас такого нет.
Структура российской экономики – это уродливая конструкция, напоминающая песочные часы. Внизу – микро- и малый бизнес, затем тоненький перешеек среднего, а сверху – крупный бизнес, контролируемый государством.
– Почему это происходит?
– Малый бизнес чиновничество «доит», обирает, «крышует», а средний – уже готово отобрать. Происходит отстрел на взлете. Как только бизнес становится лакомым куском, его тут же стараются отнять. А если собственник не захочет отдать, его просто посадят в тюрьму. И таких процессов в России десятки тысяч. Вот что, по-видимому, мешает развиваться больше всего.
Конкурентное преимущество оказывается у тех, кто лучше взаимодействует с чиновниками и представителями силовых ведомств. Такая победа не усиливает экономику, а ослабляет. И так как эти процессы происходят постоянно и давно, это создает мощное торможение, которое неизбежно сказывается на экономике.
– Каков прогноз на ближайшее будущее? Что нас ждет?
– В лучшем случае топтание на месте. Если не случится каких-то крайне неблагоприятных непредсказуемых внешних событий, нас ждет примерно то же, что и сейчас: низкий спрос на инновации, недостаточный уровень инвестирования, постепенное снижение уровня жизни. К сожалению, политическая обстановка усложняется, шансов на сокращение санкций в перспективе я не вижу. Все это сильно бьет по экономике. При этом политические амбиции требуют в ответ на санкции принимать контрсанкции, от которых на 90% страдаем мы и лишь на 10% – те, против кого ответные санкции направлены. Уничтожая продовольствие бульдозерами и транслируя это по телевизору, мы не понимаем, что обычные люди, живущие в глубинке, не могут на это реагировать так же, как власть имущие в столице.
Темпы роста правительство планирует в пределах 1,5–2%. Но мир движется быстрее, он уходит вперед. И никто не гарантирует, что лет через 10–15 или даже ранее не будет найдена глобальная замена нефти и газу. Мы, поставив на эту лошадку, окажемся просто в катастрофической ситуации. Пока мы живем и радуемся, что высокие цены на нефть помогают справиться с негативными процессами в экономике.
– Как-то грустно все. Где же свет-то?
– Я вижу свет, когда смотрю на своих студентов, и понимаю, что те силы развития, которые существуют в обществе, никуда не делись. Входит в жизнь новое поколение молодых людей. У них глаза горят. Они хотят работать и добиться успеха. Они любят свою страну. Это люди в большинстве своем нормальные, которые могут различать добро и зло, понимают, что хорошо и что плохо. Они едва ли станут конфликтовать с властью, справедливо опасаясь, что смута в России – хуже любой плохой власти. Я надеюсь на них, что они вытянут страну.
– А не уедут они в поисках лучшей доли?
– Большая часть не уедет. Я несколько раз проводил социологические исследования, опрашивал студентов-заочников. Последний раз опрос проводился в апреле нынешнего года. 399 человек ответили на вопросы, среди которых был такой: «Хотите ли вы навсегда уехать из России?» И я просил их написать, почему. Около сотни дали развернутый ответ. Процент людей, которые хотят уехать из России – 32,5. В предыдущих опросах было 10, 15, 20%. А ведь это студенты государственного вуза! Причины указывали следующие.
Первое объяснение: «Там больше зарабатывают». Второе: «Там я сумею реализовать себя». Третье: «Там больше справедливости во власти, лучше относятся к людям». Одна женщина так и написала: «Не хочу встретить старость в этой жестокой стране».
Те, кто написал, что не хотел бы уехать, в первую очередь называли любовь к Родине, патриотизм. Вторая причина – семейная. Третья – «я бы хотел, но страшно». Где родился, там и пригодился. Но чаще всего пишут «Я патриот». И вот на этих людей вся надежда.
