Разобрать и перевезти
- Александр Владимирович, нашу мельницу можно назвать уникальной?
- Можно. Если бы даже сохранилось тысяча мельниц, каждая из них была бы уникальна по одной простой причине: все они имеют свои особенности как в архитектуре, так и в устройстве механизма. То есть двух одинаковых не найти, поскольку это было ручное производство. Оно зависело от региональных, локальных особенностей. Вот в этой деревне делали так, а в соседней - по-другому. Нет повторов. Таких мельниц – с высоким амбаром - и десятка не сохранилось по всей России. Есть три в Малых Карелах, но там только одна толчея (мельница, где дробление происходит за счет ударов пестов внутри ступ – Авт.), и одна толчея - в Кижах. Вот по сути дела и все. Это очень ценное сооружение.
- А нет старой фотографии этого объекта, чтобы понять, каким он должен быть?
- Мы нашли фотографию деревни под таким же названием этого же района. Там мельница очень похожа на эту, но при ближайшем рассмотрении – совсем другая. Фотографии именно этого объекта нет.
- Как вы планируете его восстановить?
- Тот материал, который не сгнил, останется. Сейчас это около 50 процентов. Крылья, крыша и вал утрачены на сто процентов. В амбаре мельницы сохранится примерно половина подлинного материала. Полы – первый этаж в хорошей сохранности, а верхний, где крыша протекает, там, конечно, все гнилое. Поворотные слеги сгнили полностью.
- То есть механизм полностью придется заменить?
- Нет, там ступы сохранились, песты, которые должны «ходить» в этих ступах, тоже. Балки, которые их зажимали, тоже сохранились. Ну а дальше надо каждый элемент отдельно взять и посмотреть.
- Внутрь можно пролезть?
- Естественно, мы внутрь залезали. Но вот я рассказываю случай: мы перебирали, например, церковь конца 15 века. Снаружи и внутри вроде все в сохранности. Вынимаю одно бревно, а рука проходит насквозь. Тут никак не определишь. Поэтому каждое бревно отдельно надо смотреть.
- Из каких материалов состоит этот объект?
- Песты – часть березовых, часть дубовых. Окладные нижние конструкции – это дуб. Сруб сделан из сосны, а слеги из елки, крылья тоже еловые. Много железных вещей. Плюс камень на дне четырех ступ, где дробление происходит. Головки восьми пестов, которые поочередно должны падать и дробить зерно, обшиты металлом.
- Вы предлагаете полностью разобрать нашу мельницу и увезти в свой реставрационный центр, который находится в Вологодской области. Зачем?
- Если ее восстанавливать на месте, нашим специалистам придется ездить сюда в командировки. За ними нужно все время смотреть, что они делают. Это все-таки не такой уж большой объект, и держать здесь людей не имеет никакого смысла. А самое главное заключается в том, что у нас там есть база: и кузница, и столярка, и материалы, и техника, и оборудование… Там мы все сделаем быстрее и качественнее.
– Музеи деревянного зодчества делают реставрационные цехи у себя? Или же все-таки есть определенные центры, куда надо вывозить проблемные объекты?
- Это же годы нужны. В первую очередь люди. Их нужно учить не один день. Наши специалисты, работают в центре уже десятки лет. Это конструкторы, плотники, столяры, кузнецы…
- Но ведь в Кижах есть свой реставрационный центр?
- Это исключение, особо ценный объект всемирного наследия… Но при этом даже кижский центр не занимается реставрацией. Он ухаживает за памятниками, следит, чтобы не прохудилась крыша и так далее.
- Но ведь базу на Кижах строили для реставрации?
- Да. Но там хитрая история: базу они построили, но при этом приглашают сторонние фирмы, которые занимаются восстановлением объектов.
Секреты – за рамками проекта
- Александр Владимирович, вот проект восстановления готов. Любая фирма, имеющая лицензию, сможет его реализовать?
- Если мне сегодня немцы выдадут чертежи БМВ или Мерседеса, а я пошлю их на завод ВАЗ – что получится? Понятно, что получится. Здесь заложены технологические секреты, которые не отображены в проекте.
Уже в конце 20 века стало понятно, что если мы проводим реставрационные работы и не знаем исторических технологий (это инструменты, материалы, конструкции, умение работать с этим всем), - у нас получается ерунда. Сделаем объект, но он не будет памятником. Он имеет ценность только тогда, когда мы вынем бревно, изучили его, поймем, каким инструментом оно сделано, по каким технологиям, из какого материала…
- Но ведь инструменты и технологии менялись со временем!
- Да, и люди, которые живут в 21 веке, не знают, как в 17 веке делались какие-то узлы. Мы должны изучить их и научиться делать так же. Именно по историческим технологиям, используя исторические ремесла.
- Проблема в том, что изначально-то обучать некому: традиции продолжались, а потом они были утеряны…
- Поэтому мы и не можем делать все руками плотников. В первую очередь здесь нужны ученые, которые занимаются восстановлением. По остаткам материальной культуры они изучают, какой инструмент был, как им работали, какие узлы они делали. Раньше все секреты передавались из уст в уста, от деда к внуку. Естественно, эти секреты были утрачены. Более того, в этом регионе дед учил внука так, а в другом так. И представители разных школ часто встречались на одном памятнике, и каждый делал по-своему. Например, я реставрировал церковь Ризоположения конца 15 века. На ней шесть различных кровель! Каждый мастер делал, как умел. В этом отличие средневековой архитектуры от новой: чертежи появились только в 18 веке.
В храме Дмитрия Солунского в Архангельской области все окна были разные, а два - абсолютно симметричные. Я их разбираю, и оказывается, что конструкция и у них разная! У одного с шипом, у другого - без шипа. Для меня это было шок: ну как это? Потом доходит: этого отец учил так, а этого так. Они пришли сюда работать из разных мест, и каждый делает свое. А фасады получились одинаковые. И то и другое окно простояло 200 лет. И если бы мы этого не открыли, мы бы не знали и такой особенности. Но если мы этого не повторяем, мы теряем информацию. Если мы не обратили внимания на особенность – все, технология утрачена.
- Но можно же сделать без шипа. Внешне будет незаметно…
- Фокус как раз в этом и заключается. В процессе реставрации мы как можно больше узнаем об этом времени, о мышлении мастеров, об их эстетических и конструктивных взглядах.
- То есть вот вы сделали сейчас проект восстановления мельницы, но его нельзя назвать полной схемой тех действий, которые предстоят, потому что полное представление появится после разборки?
- Обо всех действиях будет известно только после реставрации, когда мы сделаем научный отчет.
«Я никогда не попадал»
- Что вы скажете о Большой Покровской церкви на Щелоковском хуторе?
- Она же была утрачена. Реставрировать можно только то, что есть. Если памятника нет, я буду всего лишь выдавать свое представление о нем.
- Но фотографии, обмерные чертежи…
- Мы уже с вами договорились о том, что без знания технологического цикла это не реставрация. Вот я работал над мастерской художника Василия Поленова, так называемым аббатством. Там был пожар, крыша горела несколько раз, и в том числе были утрачены два слуховых окна. Я сделал коробку, разделил ее на три части, смастерил даже специальный рубанок – называется горбатик. Вытесал, выстругал, соединил коробку с круглым окном и был безумно горд собой. А потом, когда мы разбирали мусор, нашел кусок старого обгоревшего окна с другой стороны и выяснил, что они были сделаны совершенно по-другому. Мне такое в голову придти не могло, это технология модерна. Я сделал так, как себе сегодня мыслю - и не попал. И сколько я в своей жизни ни сталкивался с такими вещами, никогда не попадал, потому что не могу войти в сознание другого человека… У него были свои инструменты, своя технология, своя эстетика.
Однажды мы реставрировали церковь с трапезной, приехал какой-то чиновник из министерства культуры и говорит: а у вас же стена тут кривая!
Я говорю: а вы посмотрите в округе – все стены кривые! Это не я халтурщик: взял по пьянке выложил кривые стенки. Это средневековая технология. И если я сделаю евроремонт, памятником это не будет.
- Но как, изучая памятник, можно восстановить инструменты и технологии, по которым он делался?
- Я когда МАРХи, мне рассказывали о том, что каменные технологии менялись, а плотницкие нет – они как были в средневековье, так и дошли до наших дней. И я с этим вышел в жизнь. Но потом убедился, что это не так. Отправился в Архангельскую область. Думал: здесь живут люди, которые могут меня этому научить. Очень быстро понял, что они умеют не больше, чем я, и обратился к археологам. Для них 17-18 век не очень интересное время. Тогда про старые инструменты века никто даже и разговоры никакие не вел. Но на территории СССР были места, где был раскопан 17 век, это Шиверка и Мангозея. В Мангозее была чума, и все вымерли. И когда стали копать, нашли много утвари и инструментов 17 века. Я взял материалы по археологии и стал делать топор, которым работали 300 лет назад. Я думал: вот у меня будет топор, и я сразу… Ничего подобного! Я его сделал, а как технологию восстановить, не знал. Прошли годы, прежде чем я научился работать по средневековым технологиям. Самые ранние объекты, которыми я занимался, – церкви 15 века. И сегодня мы можем сказать, какими инструментами это было тогда сделано, как они делали, какой материал, какие конструкции.
Досье «МК в Нижнем»
Попо́в Александр Владимирович - архитектор, реставратор памятников древнерусского зодчества, лауреат Государственной премии РСФСР 1991 года в области архитектуры.
Родился в 1951 году в Москве.
Закончил Московский институт электронного машиностроения по специальности «прикладная математика» (1977) и Московский архитектурный институт по специальности «реставрация» (1981).
По окончании МАРХИ уехал из Москвы в глубинку Архангельской области — село Верхняя Уфтюга Красноборского района, где в течение 6 лет жил и работал архитектором, плотником, прорабом, реставрируя деревянный памятник XVIII века — церковь Дмитрия Солунского. За реставрацию этого памятника ему была присуждена Государственная премия РСФСР (1991). После окончания работ в Верхней Уфтюге переехал в село Нёнокса Архангельской области, где занимался реставрацией деревянной Никольской церкви и колокольни.
В 1988 году создал свою реставрационную мастерскую.
В 1996 году финансирование реставрационных работ было прекращено, и Попов был вынужден вернуться в Москву, где участвовал в реставрации дома Мельникова, главного дома с флигелем усадьбы В. Е. Морозова «Одинцово-Архангельское», рядовой застройки Пятницкой улицы и других объектов.
В 2000 начал работы в Кирилло-Белозерском монастыре. В 2004 году переехал на постоянное жительство в город Кириллов Вологодский области, где создал свой реставрационный центр.
