Самолеты-разведчики приняли за санитарные
В Ленинград Александра попала в 1939 году. Незадолго до этого ее папу, священника, расстреляли по чудовищному по своей нелепости обвинению, и мама, опасаясь за дочку, отправила ее к брату в северную столицу, а сама с младшим сыном остались на Бору. О начале войны Саша узнала, когда была в пионерском лагере под Ленинградом.
— Смотрим, кружатся самолеты. Мы, наивные, машем, кричим: санитарный летит! Нам позже сказали, что это были немецкие самолеты-разведчики, — вспоминает Александра Федотовна. — Потом видим, по реке плывут баржи, на них — печальные люди с узелками. Так для нас началась война.
Эвакуировать детей не успели, привезли в город и приказали расходиться по домам. Город уже ощетинился противотанковыми ежами, пугал заклеенными бумагой окнами. Вскоре начались обстрелы.
— Из-за ударной волны от фугаса угол нашего с братом дома отвалился, и нас переселили в квартиру, из которой жильцы успели уехать. Обстрелы практически не прекращались. Город защищали зенитки, которые устанавливали на колокольнях церквей, и орудия вмерзших в Неву катеров, - говорит Александра Тюринская. – Меня поразило, насколько немцы близко подошли к городу: как-то мы с подружкой оказались на окраине Ленинграда, и вдруг слышим окрик: «Девчонки, с ума сошли? Это линия фронта!». Смотрим — длиннющей цепью, с километр, не меньше, стоят минометы…
Страшнее обстрелов - только голод
Но страшнее всего были не обстрелы, а голод, к которому привыкнуть невозможно. От истощения и холода люди гибли тысячами ежедневно. Особенно страшно было в зимнем городе, усеянном покойниками. Убирали их только весной…
Война обнажила все самое худшее в людях. Были случаи обвеса, мародерства, убийств и даже каннибализма.
— В магазине масло, бывало, водой разбавляли, - продолжает Александра Федотовна. - У меня хлебную карточку одна женщина украла. А кроме хлеба (дневной нормы в 125 граммов) больше ничего, в общем, и не давали. Осенью за капустой ездили. Столярный клей варили и ели. Он как холодец получался. Кусок хлеба меняли на жмых — его подольше можно было жевать. Как-то нашла дома заплесневевший хлеб - очистила и съела. В апреле нашла на улице хрящик - ополоснула водой и съела. Крапиву еще варили.
Не все ленинградцы так жили в блокаду. Многочисленные свидетели того времени говорят о спецпайках для руководства, о шампанском, барашках, черной икре и прочих деликатесах, которые еженедельно завозили Жданову (главе блокадного Ленинграда).
— Да, наверное, кто-то и относительно хорошо жил, — продолжает Александра Федотовна. — Как-то я одолжила бидончик для воды одному хорошо одетому человеку. За бидончиком зашла в квартиру, где он жил. Батюшки, да у них тепло! В то время как мы в «буржуйке» давным-давно сожгли все книги, стулья — все, что могло гореть. Меня угостили супом, на «дорожку» дали кусок хлеба и – невиданную роскошь — стакан риса!
Тем не менее, война и страшная блокада сплотили большинство ленинградцев. Соседи делились последним друг с другом, помогали кто чем мог. Кстати, тот стакан риса Саша отдала беременной соседке.
Луковицы были вкуснее яблок
— Я думаю, если бы не попала в госпиталь, вряд ли пережила всю блокаду, — признается борчанка. — Брат принес как-то краску. Мы стали ее кипятить, чтобы потом залить в лампаду, но у меня как-то дрогнула рука, краска брызнула мне на руку и лицо и вспыхнула от искры… Вот меня и положили в больницу.
В госпитале хоть какой-то кусок хлеба давали. Баланда еще была какая-то. Медсестричка приносила мне гостинцы. Говорила, что от брата, с фронта. Я верила... Потом мне сказали, что брат, который остался в Ленинграде, умер…
Летом 1942 года появилась возможность для эвакуации детей. Сашу вместе с остальными посадили в вагоны. Через две недели состав прибыл в Горький. Детям разрешили погулять по перрону.
— Вышла я на Канавинском рынке, купили мы с подружкой на три рубля зеленых помидоров и луковицы. С каким наслаждением мы ели эти луковицы! Как яблоки… - вспоминает Александра Федотовна. - Мне еще до эвакуации подсказали, что если у меня осталась мама на Бору, то мне лучше сойти в Горьком (иначе бы меня отвезли в Казахстан в детский дом). Я не знала, жива ли мама, но все равно решила сбежать. И побежала. Я летела как на крыльях, задыхаясь от волнения. Когда добежала по борской переправы, села на пароход (с деревянным колесами такой был), то ноги почти отнялись… Доехала до Бора. Адрес помнила. Постучала. Открыла какая-то женщина. Сказала, что мамы нет.
У меня все и оборвалось. Увидев мое побелевшее лицо, успокоила: «Да вышла она, скоро придет»… Нашу встречу с мамой невозможно описать… Я не смогу. Оказывается, мама молилась за меня все время. Потому, наверное, я и выжила.
До сих пор много хлеба ем
— И началась нормальная жизнь. Видите, какая я на карточке уже кругленькая к 1945 году? Мама меня откормила, - улыбается Александра Тюринская. - Мне восстановили документы, оформили хлебную карточку. Я устроилась на работу на фабрику ученицей бухгалтера. Вышла замуж. Сейчас у меня трое детей и уже 13 внуков. И одна правнучка.
В Питере Александра Федотовна после войны была уже четыре раза. Сейчас там живет ее внучка. Уже 13 лет. Она профессиональный художник, работает бутафором в Михайловском художественном театре.
– Знаете, жить бы я там не стала, — улыбнулась блокадница. — Очень большой и шумный город, все куда-то бегут, зарабатывают деньги. На Невском проспекте одни офисы, офисы, от автомобилей не протолкнуться… Вообще, конечно, тяжело бередить старые воспоминания. Не могу смотреть фильмы про блокаду - мне сразу становится плохо. Остались ли какие-то блокадные привычки? Да. Мы, кстати, на встрече борских блокадников (сейчас нас осталось всего 12 человек блокадниц и пять защитников Ленинграда) говорим, что до сих пор много хлеба едим. Все никак не можем наесться. И страх войны у нас до сих пор. Не дай бог, чтобы еще раз… Что удивляет в современной жизни? То, что люди такие разобщенные. Богатые, но многие жадные и злые.
Еще огорчает то, что дети перестали читать книги. Многие разочарованы, потеряли ориентиры. А я могу сказать одно: тогда, в 1941 году, голодные и еле живые, похожие на тени, мы все верили в Победу. Дай вам бог Веры!
