Тот факт, что права детей в нашей стране нарушаются, начали признавать все. Уполномоченный по правам ребенка есть теперь при Президенте РФ. Имеется такая должность и в Нижегородской области. Этот человек обязан, в том числе, следить за тем, что происходит в наших детдомах и интернатах.
Еще свеж в памяти скандал в Ижевске, где ребята из интерната резали себе вены. Чтобы помогать брошенным детям, нужно знать их проблемы изнутри. В нашем регионе детей все чаще берут в семьи. Больше 2000 ребят нашли в прошлом году маму и папу. Но детдомовцев, увы, меньше не стало…
Александр Гезалов (в прошлом – детдомовец и “трудный” подросток) приехал в Нижний Новгород по приглашению общественной организации “Детский проект”, чтобы встретиться с добровольцами и приемными родителями.
Перед нами – невысокий подвижный человек с цепким взглядом, эдакий сгусток энергии.
Биография у Александра пестрая. Отслужил на атомной подлодке, окончил три ПТУ и театральное училище, выучился в ВУЗе на социального педагога. В Карелии создал молодежную общественную организацию “Равновесие”, которая помогает детям-сиротам. Редактирует сайт “Сиротская душа”, преподает, строит храмы. Александра сделала известным пронзительная и правдивая книжка о сиротской жизни “Соленое детство”. Она о том, как выжить в детдоме и после.
“Чудовище” из “Аленького цветочка”
– Александр, как появилась книжка “Соленое детство”?
– Я написал ее, когда осознал, что мой жизненный опыт может помочь детям-сиротам. Ее выпустили в 1981 году, сейчас мне 41 год. Тогда ребятам из детдомов было крайне тяжело: ни работы, ни образования. Время было сложное, всем наплевать на всех. Я писал книгу не для того, чтобы вызвать жалость или показать, насколько жестока система. Я хотел объяснить, как ребенок, воспитанный в детдоме, тоже может состояться. Даже если так случилось, что твои родители не справились с жизненными обстоятельствами и бросили тебя.
Многие выпускники детдомов рассказывали мне о своих проблемах и переживаниях. Им хочется иметь семью, маму и папу. Хочется свой дом, плиту, диван… Пусть люди прочтут и поймут: судьба у этих ребят непростая, им надо помогать. Так жизненная маята детдомовцев будет преодолеваться. В нашей 140-миллионной стране около миллиона сирот. Сейчас много говорится об усыновлении. Но в целом мы, видимо, не готовы принять на себя чужую боль.
– Но вы-то в жизни не потерялись. Когда появилось стремление к чему-то большему, чем ПТУ?
– В 14 лет я занял новую позицию в детдомовской иерархии – стал старшим. Тогда я твердо решил, что не буду лупить младших ребят. Это был один из первых “взрослых” шагов. Было сложно: я знал, что удобно и приятно срывать зло на малышах. Так можно было получать разные блага: заставить детей приносить тебе деньги, отнимать у них сладкое. Да и воспитатели такую “дедовщину” поощряли, чтобы поддерживать порядок. Потом стал размышлять: что в жизни я могу сделать для других? Когда поступил в ПТУ, у меня минуты свободного времени не было: я играл в футбол, занимался боксом, учился играть на гитаре. Все эти навыки очень пригодились.
Когда я устроился работать охранником, хозяин узнал, что я боксер, да еще и детдомовский, и уволил двух моих коллег. В результате я один несколько магазинов охранял. Если проблема возникала, я ее решал. Вся округа знала, что в этом магазине работает мастер спорта, лезть туда опасно.
Грустно, если парень выходит из детдома и компьютер не знает, спортом раз в неделю занимался. Куда такого “лопуха” устроишь?
– В вашей книге много жестокости. Старшие издеваются над малышами, воспитатели придумывают изощренные наказания. Как вы не обозлились, пройдя через все это?
– Сначала в книге было почти 300 страниц. Много жестких моментов я потом убрал. Остальное необходимо. Ведь иногда жестокость показывают ради жестокости, а иногда – ради милосердия. Я задавался вопросом: на какой путь встать? Мог бы заниматься криминальными делами. Зло может породить зло, а может повернуть тебя в другую сторону. Меня жизнь развернула таким образом, что я стал не зверем, а… вы помните чудовище из “Аленького цветочка”? Чтобы не быть чудовищем, нужно найти любовь к людям… и веру.
– Детдомовцы часто не приспособлены к жизни.
– Не всегда. К примеру, они очень наблюдательны. Приходите вы к ним, а они уже знают, что с вас взять. Вот у вас сережек нет – и целая психология из этого... Уменье “сканировать” человека очень помогает в жизни. Внимательным должен быть охранник, милиционер, психолог и много кто еще. И при трудоустройстве наблюдательность нужна. Специалист тебя сканирует, а ты его – причем три раза. Ты можешь это использовать. Остается этот “механизм” запустить.
Мы организовывали адаптационный лагерь для выпускников детдомов, там были разные тренинги для ребят. Оказывается, они могли пройти собеседование, только часто не хотят этого. Они свою внимательность иной раз используют для другого: смотрят, где бы чего урвать.
Многие ли выпускники детдомов хотят учиться дальше? Они в ПТУ “отсиживают” с трудом. Хорошо, если кто-то будет рядом и посоветует: “Иди поработай маляром, и на деньги, что дает биржа, готовься в вуз”. Но вокруг – пустыня…
Система адаптации детей-сирот работает плохо. Один человек всерьез предлагал ребят из детдомов отвезти на экскурсию в исправительную колонию. Да пусть сам туда едет, если охота!
Есть еще такая проблема: выпускник детдома живет где попало. У него на руках есть документ, что ему положена жилплощадь. Но он не понимает, что должен ходить в мэрию, всех “доставать”. И идти работать, чтобы на эти деньги снять комнату. Я прописку получил только в 40 лет. Иногда дети теряют жилье только по той причине, что всем подряд о нем рассказывают. Приходится помогать отстаивать квартиры.
– После выпуска у вас тоже не все получалось?
– Конечно. Помню, как в училище нам выдали продукты на неделю, а я их съел за один день. Хлеб я не нарезал, а ломал. В детдоме ведь он нарезанный был. Готовить не умел совершенно. Общаться с домашними детьми было сложно. В школе тебя пожалеют, а здесь все жестко. Увидели, что плохо одет, и ты уже в касте последних. Правда, когда у тебя крепкий кулак, уже неважно, во что ты одет…
Вообще мешала неопытность. У меня был конфликт с комендантшей в общежитии. Я занимался бегом, вставал в шесть утра. Соседи пожаловались, что Гезалов постоянно убегает и приходит под утро пьяный. Я попытался объяснить, что вернулся с утренней тренировки. А она мне: “Да ладно врать!”. Короче, выгнали меня из общежития. Говорю: мне жить негде, а она: “Ваши проблемы”.
Может, надо было поговорить с ней, чаю попить, водки... В детдоме не учат с комендантом общаги договариваться, а зря. Он здесь царь и бог. Через неделю после того, как это случилось, у нее двое детей утонули. А я решил свою проблему: ночевал на раскладушке в магазине, который охранял.
Посылки для мамы
– Вы встречались со своими кровными родителями?
– Я разыскал маму. Помню, как дверь открыла женщина. Сказал ей, что я – ее сын. Она спросила, как такое может быть. Я долго ей объяснял, уговаривал. В конце концов она меня впустила, предложила пожить у нее. Видимо, я похож на отца, на нее совершенно не похож.
На второй день ее младший сын (от другого отца) включил на полную громкость музыку, а я убавил звук. Тогда он пожаловался маме, и она с размаху ударила меня. Я развернулся и ушел. Сейчас помогаю ей материально: отправляю посылки, деньги. Но контакта не получилось. Зачем себя обманывать, живя рядом с чужим человеком?
– Почему вы решили получить социальное образование?
– Чтобы заниматься общественной работой. Раньше, когда меня спрашивали, какое имею образование, я отвечал: “Детдом”. Теперь есть диплом. Но, по-моему, 16 лет прожить в детдоме – это еще какое образование.
– Вы послали маме свою книжку?
– Нет. Она до сих пор не знает, что сын прошел такую школу.
– У вас есть семья?
– Да, жена и двое детей. Сыну исполнился год, дочери 13 лет. Она учится, играет на фортепиано и танцует.
– Стараетесь помочь не только детдомовским?
– И бездомным, и осужденным, и онкобольным. Я задавался вопросом, как помочь детям из детского дома достичь душевного равновесия? Так в 99-м году появилась общественная организация “Равновесие”. Мы помогаем и родителям неблагополучных детей – кормим около 150 бездомных.
Милосердие детям-сиротам тоже доступно. Например, с ними можно организовать концерты в домах престарелых. Я рос в Суздале, где много храмов. Мы построили четыре православных церкви и две часовни. Если общество станет лучше, не будет сирот. Надо сказать, что строить храм в деревне легче, чем в городе. Когда возводили одну городскую церковь, к нам подходили люди, задавали каверзные вопросы: “Это точно храм будет или баня?” Органы надзора интересовались, чем мы занимаемся.
– Как сложилась жизнь тех, кого выпустили вместе с вами из детдома?
– Нас было четырнадцать, а тринадцати уже нет на свете. Выжил я один.
Александра АРХИПОВА.
Фото автора.
Отрывки из эссе “Соленое детство”
Воспитатели, они же “воспы”, частенько собирались в беседке, курили “Беломор” и говорили о том о сем. Я, притаившись поблизости, подслушивал, за что мне иногда доставалось. А мне было интересно, о чем говорят взрослые тети. О чем только они не говорили: о зарплате, о кухне, о директоре... И обо всем смачно, грязно, порой с ненавистью. Но больше всего доставалось мужьям. Он такой-сякой, убила бы – говорила одна, а другая вторила: и я бы своего убила. Я не знал, кто такие мужья, мне думалось, это собаки или еще какие-то животные.
Редко когда ночью в детском доме не совершались экзекуции. Я всегда ждал ночь со страхом. На день нам всегда давалось задание: достать по 20 копеек (тогда приличная сумма) для старших. Воровали все. Если не принес оговоренную сумму, ночью тебя судили. Всегда были судья, адвокат, прокурор – из старших, палач из средних – так их “замазывали” для “взросления”, каждый раз на роль палача выбирали другого среднего... Потом, когда средние становились старшими, они уже не могли наладить отношения с новыми средними. Кто простит жестокость? А младшие, переходя в разряд средних, мстили за свои унижения ни в чем не повинным новым младшим.
Приезжали из Москвы желающие усыновить, чаще для расширения жилплощади. Взяли одного мальчика, потом он осенью, раздетый, возвращался в детдом пешком 400 километров. Усыновители его обвинили в воровстве, в неумении жить в семье и так далее. Хотели как-то взять и меня, но я корчил такие рожи, что людям становилось тошно.
Но не все было плохо в поселковом детском доме, есть и что хорошее вспомнить. Там впервые ко мне отнеслись по-человечески, это была моя первая учительница. Потом такие отношения я видел в фильме “Уроки французского” по рассказу Валентина Распутина.
Не знаю, догадывалась ли моя учительница, что творилось у нас на самом деле, но она часто приглашала меня к себе домой. Помогала, всячески поддерживала. Она жила в самом поселке, но все же недалеко, в доме за красивым забором. Что еще сохранила моя память, это то, что к дому надо было идти через кладбище. Тогда я задал первый вопрос о смерти. Она мне деликатно отвечала на такие вопросы, объясняла, как могла, но всегда оберегала от того, чтобы я воспринимал смерть как способ решить жизненные вопросы быстро и легко.
Она всегда встречала меня у порога, проводила в дом. Я точно не помню, что она говорила, но помню, как вкусно кормила меня. Про синяки не спрашивала. Сидела напротив и, подперев руками подбородок, смотрела, как я ем. Я старался “соответствовать”.
Все прекратилось в один день, когда я по глупости взял с собой одноклассника. Он, выслуживаясь перед старшими, “сдал” меня. Из ревности или еще из-за чего, но старшие запретили мне ходить к учительнице. Скорее всего, из зависти. Я бы, наверно, тоже запретил на их месте. Вспоминаю картину. Я ухожу навсегда, оглядываюсь – она стоит на пороге своего дома, а за домом – радуга...
