Хвощёвка, Хвощёвка, топор да винтовка…
“Война кафтанов” началась в селе Хвощёвка Горбатовского уезда 19 марта 1918 года. В этот день здесь проводился волостной съезд. И надо же случиться такому совпадению – в соседнем селе Шарголи чекисты Илай Нюман и Алексей Лухманов изымали у зажиточных крестьян излишки хлеба, зачастую отбирая последние припасы. С рукоприкладством, разумеется. Экспроприаторам помогали члены комитета бедноты. Все они были вооружены винтовками.
Узнав о сходе, Нюман решил выступить на нем с осуждением тех, кто прячет зерно.
Но встретили его враждебно. Кто-то крикнул: “Он кровь нашу пришел пить, обирать нас!”
И в этот момент на улице грянул ружейный выстрел. Это стало, как гласит протокол следственной комиссии под председательством А. Подниека (скорее всего, искажена латышская фамилия Подниекс), сигналом к расправе над Нюманом и его сподвижниками. В итоге было убито пять человек (по другим сведениям, убитых было девять): Нюман, Василий Катин, Иван Камаев, Алексей Лухманов и Василий Конов.
Следственная комиссия не смогла арестовать всех участников побоища. Из 14 подозреваемых был задержан толь-
ко один – кузнец Арсентьев, остальные скрылись. Но даже кузнеца ревтрибунал не успел осудить, поскольку вышло постановления правительства об амнистии в честь первой годовщины Октябрьского переворота.
Внук Николая Арсентьева, Алексей Арсентьев, был свидетелем тех памятных событий. Его воспоминания отличаются от официальной трактовки событий: “На сходе Нюман заявил: “Поволжье голодает, нужен хлеб – делайте, что хотите, но хлеб давайте!”. Дед подошел к комиссару и сказал: “Я кузнец, не сею, у меня железки одни. С меня взять нечего. Хочешь – вон железки забирай!”. Нюман направил на него маузер. Дед был физически очень крепкий человек. Он не испугался, схватил ствол, вырвал его и ударил комиссара в висок. Тот сразу умер. После этого послышались крики: “Бей красных!”. Когда началось избиение, бабушка Пелагея Ивановна спрятала у себя дома четырех красноармейцев (не красноармейцев, а членов комитета бедноты. – Авт.). Народ требовал выдать их, но она заявила: “Хозяина нет, без него не отдам! Хоть дом палите!”. Деда в селе уважали, и никто спорить не стал. Сам он в это время ушел в Шарголи. Вернулся через несколько дней. В это время в Хвощевку прибыла часть особого назначения – большой отряд с пушками и пулеметами. Деда как зачинщика повели в огород расстреливать. За него вступились спасенные бабушкой красноармейцы: “Он же нам жизнь спас!”. Его судили и отправили в Сибирь. Какой срок дали, у нас в семье уже не помнят. Но жители Хвощёвки написали письмо в Москву: “У нас кузнец один, без него не можем. Если вы его не вернёте, не будем в колхозы вступать!”. Через четыре года деда вернули. До самой смерти в 1968 го-ду он работал кузнецом”.
Цепная реакция
Прошло два месяца. В мае волнения охватили соседнее село Богородское (ныне город Богородск). Но тут выразили свой протест не крестьяне, а рабочие кожевенных предприятий. Это был первый бунт пролетариата в глубинке Нижегородской губернии.
24 мая 1918 года кожевенники заводов Лосева, Русинова, Александрова, Каждан-Лапука и Хохлова прекратили работу и вышли на улицы. Их возмутило введение продуктовых карточек, которые в полной мере не отоваривались. Масла в огонь подлил разгон чекистами уездного совета, где большинство составляли эсеры.
События развивались стремительно. Демонстранты направились к дому купца Рязанова, где размещался районный комитет РКП (б). Но из окна раздался револьверный выстрел. В ответ по окнам стали палить из охотничьих ружей. Председатель местной ЧК А. Юргенс, а также Ф. Бренцис, А. Сушников и Хрисанф Кашиным были убиты. В здании обнаружилось большое количество винтовок, которыми вооружились пов-станцы.
Кто-то тем временем ударил в набат. Восставшие взяли штурмом телефонную станцию и почту, разоружили находившихся в селе немногочисленных красноармейцев. Но на этом мятежники остановились. Никакого плана у них не просматривалось. Бунтовщики не знали, что предпринять дальше, и обратились к социал-демократам Григорию Капралову и Афанасию Суркову с предложением возглавить уездный совет. Капралов это предложение принял. Под его руководством в селе был сформирован отряд самообороны из 40 добровольцев. Начальником его избрали бывшего прапорщика царской армии Емельянова. Отряд этот разоружил взвод карателей, прибывших из Павлова, но всех пленников отпустили с миром.
В Нижнем Новгороде срочно собрали большие силы для подавления восстания. На пароходе по Оке были отправлены в Богородское красноармейцы и латыши во главе с начальником Нижегородской ЧК Яковом Воробьевым (Коц). Начались аресты. Под замок посадили более ста человек. В первую же ночь без суда расстреляли десятерых. Это были Емельянов, Павел Абрамычев, Иван Щебетков, Герасим Дурков, Кобяков, священник Воскресенской церкви 68-летний Михаил Феофанович Сигрианский, который к восстанию никакого отношения не имел, и другие, чьи имена до сих пор неизвестны.
Остальных судил ревтрибунал. К “вышке” приговорили Г. М. Капралова, А. И. Суркова, И. В. Страхова и Н. М. Александрова. 12 человек к расстрелу приговорили заочно, так как они вовремя исчезли из села. Про них никто ничего до сих пор не знает.
“Кулаки в Арзамасе – еще те кулаки”
На несколько дней раньше, чем в Богородском, вспыхнуло восстание в Арзамасском уезде. По этому поводу Лазарь Каганович высказался так: “Кулаки в Арзамасе – еще те кулаки. Им надо наглухо перекрыть кислород”.
18 мая 1918 года закипели страсти в большом и богатом селе Безводном. Жители его требовали расстрела председателя волостного исполкома А. И. Ухабина и некоторых коммунистов-комбедовцев, которые творили форменный беспредел, избивая и грабя тех, кто, на их взгляд, прятал излишки хлеба. Но мятеж был уничтожен, что называется, в зародыше. В Безводное прибыл отряд чекистов, который “навел революционный порядок”. О репрессиях, которые обрушились на сельчан, ничего не известно.
Бунт в Безводном вскоре аукнулся в селе Подлесове Слободской волости. Выступление крестьян возглавил бывший урядник Н. Пучежский. Мятежники арестовали членов волисполкома и избрали председателем совета “своего человека”
Г. Грачева. Но восстание было подавлено уже на третьи сутки нижегородскими чекистами под командованием Н. Меркулова.
Увы, недолго они праздновали победу. Вслед за Безводным и Подлесовым “взорвалось” село Чернуха, тоже не маленькое. Бунтовщики требовали роспуска Советов, призывали крестьян сопротивляться продразверстке, ратовали за свободную торговлю хлебом, призывали бойкотировать призыв в Красную Армию. Таков был ответ на откровенный грабеж и самоуправство членов партийной ячейки в деревне Мельниково и в соседней Терюшевской волости. Коммунисты-комбедовцы нагло отбирали продукты, в открытую пьянствовали, вымогали взятки. Но и этот мятеж был вскоре жестоко подавлен.
В Арзамасе все складывалось немного по-другому. “Истекшим летом, – говорилось в “Докладе о деятельности Ниж-губчека, уездных ЧК и комиссариатов Нижегородской губернии за сентябрь 1918 года”, – была раскрыта целая организация контрреволюционных заговорщиков, готовящихся к вооруженному восстанию. Организация имела тесную связь с муромским и московским выступлением меньшевиков и представляла собой серьезную опасность, грозившую разыграться в очень широких, крупных размерах”.
Председатель Нижегородской ЧК Яков Воробьев считал, что ядро восстания зарождалось в селе Новый Усад, откуда повстанцы намеревались двинуться в Арзамас, чтобы захватить власть. Но чекисты вовремя приняли превентивные меры. Было арестовано свыше 300 человек, 38 из которых незамедлительно расстреляли. К штрафам по 50-100 тысяч рублей были приговорены Семеновская, Абрамовская, Каменская, Чернухинская, Красносельская и Выездновская волости. В общем, шорох навели капитальный.
Но возмущения крестьян не ограничивались только Арзамасским уездом. Протест вызвали и незаконные действия продотряда в селе Панове Лукояновского уезда. Здесь им было собрано 17 тысяч рублей контрибуции, но львиную часть денег и имущества продотрядовцы поделили между собой. Примерно то же самое произошло и в десяти деревнях глухой Шалдежской волости Семеновского уезда. Здесь было расстреляно четыре зачинщика антибольшевистских выступлений. В марийском селе Емангаши Васильсурского уезда (сейчас оно находится на территории Республики Марий Эл) против отряда коммунистов, прибывшего для изъятия излишков хлеба, взбунтовалось все население. Собравшаяся у ссыпного пункта толпа убила председателя уездного комбеда Зубова и члена уездного комитета партии Гузанова. В селе после этого чекисты казнили сразу 20 человек.
Отчего они бунтовали?
Захватив власть, большевики столкнулись с серьезными трудностями в хлебозаготовках. Они видели выход из создавшегося положения только в насильственном изъятии зерна у крестьян. В мае 1918 года выходят в свет декреты Совнаркома РСФСР о продотрядах, борьбе с деревенской буржуазией, “Об организации и снабжении деревенской бедноты”. Но все пошло наперекосяк. Изъятие зерна сопровождалось банальным грабежом и произволом. Протестом против этого произвола и мародерства были беспорядки в Балахне, Салганах, Черновском, Зиняках, Вазьянке, Лыскове, Василёве, Ардатове. Недовольство властью в деревне становится всеобщим. 25 июля 1918 года крестьяне четырех волостей Васильсурского уезда перебили сельских коммунистов Егорьевской волости. Несколько ранее то же самое произошло и в Лукояновском уезде. Пришлось посылать туда регулярные воинские части.
Изъятием хлеба у населения занимались не только продотряды и комитеты бедноты. Участвовали в этом и чекисты, и вообще непонятно кто. В сельской местности стали появляться мошенники с липовыми мандатами, которые позволяли им игнорировать любые местные власти. Такая самодеятельность вызывала недовольство как среди крестьян, так и среди большевиков.
Архивные документы свидетельствуют: во время контрреволюционных выступлений 1918 года в Нижегородской губернии было расстреляно
122 человека из числа восставших. Но цифра эта очень скромная, подкорректированная. Неизвестно также в точности, сколько при подавлении мятежей погибло чекистов и бойцов Красной Армии. При этом крайняя жестокость проявлялась как с одной, так и с другой стороны. Так, нижегородского чекиста А. Карклина (вероятно, его фамилия также искажена, на самом деле она писалась как Карклиньш) забили до смерти кольями. В селе Богородском, как говорится в “Обвинительном постановлении следственной комиссии Нижегородского губернского ревтрибунала по делу об убийстве кулаками красноармейцев”, “голова Юргенса представляет бесформенную массу, где совершенно не видно глаз, череп раздроблен на несколько кусков”. В селе Быковка Васильского уезда толпой был избит коммунист Комолов и, “будучи живым, затоптан в болото”.
Введение повсеместного красного террора свидетельствовало о слабости власти. Но излишняя жестокость, неоправданные реквизиции вызывали ответную реакцию. И осенью следующего, 1919 года, нижегородские губернские власти, несмотря на неодобрение Москвы, от террора отказались. Это в какой-то мере снизило напряженность.
Но все равно оставалось много вопросов. Злоупотреблениям во многом способствовал неопределенный статус Чрезвычайных комиссий. Не было никаких положений о порядке рассмотрения дел, арестах, то есть эти комиссии были, в принципе, внесудебными органами. Им предоставлялось право карать и миловать. Государство их практически не финансировало – они существовали за счет экспроприаций денег и драгоценностей у буржуазии и помещиков, а также за счет реквизиций у крестьян. Понятно, что тут была масса возможностей и для личного обогащения. Увы, создание других чрезвычайных комиссий по борьбе с бюрократизмом, контролю за личным составом, бюро жалоб и ревизионных групп себя не оправдало. Чекисты по-прежнему никому не подчинялись и творили все, что им заблагорассудится. В итоге это вызвало новую волну антисоветских выступлений.