В воздухе пахнет ипритом
Первый засекреченный взрыв в Дзержинске прогремел в октябре 1941 года, когда фашисты рвались к Москве. И в воздухе запахло ипритом – боевым отравляющим веществом кожно-нарывного действия. Рвануло именно в корпусе по его производству. Согласно отчету Горьковского НИИ гигиены труда и профзаболеваний из-за этого, а также из-за утечек иприта и люизита во второй половине 1941 года отравилось 765 человек. Большинство из них составляли женщины – в августе Государственный комитет обороны принял постановление о привлечении их на химические производства.
Но до сих пор непонятно, что явилось причиной взрыва. Не исключено, что была диверсия. Но, скорее всего, виной стала наша российская безалаберность и наплевательское отношение к технике безопасности. Директору Юлию Кагановичу по шапке не дали – он приходился племянником другому Кагановичу, Лазарю Моисеевичу. Влиятельный дядюшка занимал в то время пост заместителя председателя Совнаркома. К тому же Юлий Аронович уже был лауреатом Сталинской премии.
Справка “МК“
Выпуск отравляющих веществ начался в 1939 году в пяти цехах «Капролактама» и на заводе «Оргстекло». Мощности были рассчитаны на производство 40 тысяч тонн иприта в год, восьми тысяч тонн люизита и трех тысяч тонн фосгена. Планы выполнялись, несмотря на то, что химики жертвовали своим здоровьем. Взрывов, как в 1941 году, за всю войну не было, но в 1942 году количество отравлений составило 2397, а в 1943 и 1944 годах – 628, при этом в январе 1944 года двое рабочих погибли. Всего за годы войны в Дзержинске было выпущено почти 100 тысяч тонн смертельной отравы.
«Капролактам», цех №6
Перенесемся в 1960 год. Керосин, который доставлялся в то время в Дзержинск в железнодорожных цистернах, подвергался на «Капролактаме» пиролизу – нагреву под высоким давлением в специальных печах. Получалась масса продуктов, начиная с легких газовых фракций и кончая мазутом, а пиролизный газ направлялся в цех №6, где в условиях глубокого холода разделялся на этилен и пропилен. Именно они служили сырьевой основой всего химического комплекса СССР. «Капролактам» был единственным в стране поставщиком этилена и пропилена.
Но технологический процесс не всегда соблюдался. Оборудование было смонтировано еще до Великой Отечественной войны, эксплуатировалось оно нещадно, поскольку цистерны с керосином поступали непрерывным потоком. Пирогенные печи подчас не выдерживали, их футеровка из жаростойкого кирпича обрушивалась, пиролизный газ шел не той кондиции. Он, и без того взрывоопасный, становился взрывоопасным вдвойне.
Авария
На рассвете 12 февраля 1960 года Дзержинск содрогнулся от взрыва чудовищной силы. Зазвенели выбитые оконные стекла в домах далеко от заводской территории. Небо окрасилось в алый цвет. Огромные языки огня поднимались на десятки, если не на сотни метров.
Сегодня можно оценить силу взрыва. Специалисты склоняются к тому, что он составлял примерно одну десятую хиросимского. Но и этого было вполне достаточно, чтобы разрушить половину такого города, как Дзержинск. Ему, можно сказать, повезло: удар принял на себя производственный цех, заслонив своей «каменной грудью» ни в чем не повинных жителей.
Пожар бушевал, пока пиролизный газ и его продукты полностью не выгорели. Все огнеборцы Дзержинска участвовали в его тушении. Коллег из Горького на помощь не вызывали – боялись утечки информации.
Министерства по чрезвычайным ситуациям тогда не существовало. Для разборки завалов привлекли солдат из Мулино. Но тел погибших не нашли – от колоссальной температуры они просто испарились. Хоронили пустые закрытые гробы. Причем, хоронили в разное время, дабы проводы в последний путь не превратились в демонстрацию против существующего режима. Семьям погибших были выделены новые квартиры. Таким образом государство расплатилось за смерть людей. Со всех была взята подписка о «неразглашении». И безутешные родственники, связанные, что называется, по рукам и ногам, долгие годы молчали о том, что случилось более чем полвека назад.
Металл устал
Тогдашний начальник шестого цеха Иван Александрович Лопатин оформлял пенсию, ему шел уже 64-й год. Это был человек беспокойный, ответственный, с творческой жилкой. Он стоял у истоков производства карбида кальция, создал новый электрод для карбидных печей, что позволило сэкономить 316 тысяч рублей и исключить валютные закупки. Нарком тяжелого машиностроения Серго Орджоникидзе лично подарил ему «эмку» Горьковского автозавода, а всесоюзный староста Михаил Калинин вручил Лопатину орден «Трудового Красного Знамени».
Иван Александрович не раз обращал внимание главного инженера «Капролактама» Михаил Хрулева на постоянные нарушения технологического режима, на то, что необходимо менять оборудование, что смонтировано оно неудачно. Но у главного инженера было много других проблем, решать которые требовалось незамедлительно.
Михаил Валерианович проработал к тому времени главным инженером «Капролактама» около двух десятков лет. Начинал еще в Великую Отечественную. И тогдашняя обстановка лихорадочной спешки, когда некогда было спокойно осмыслить сложившуюся ситуацию, что-то исправить, что-то изменить, а нужно действовать, иначе тебя завтра отправят в лагерь, стала стилем его работы. Она сопровождалась истеричными разносами, постоянными авралами, короче говоря, нервотрепкой, которая оборачивалась высоким травматизмом и различными нарушениями. В итоге производство приходилось останавливать, организовывать сверхурочные работы, чтобы исправить ту или иную ошибку.
Когда случилось ЧП в шестом цехе, Хрулев постарел лет на двадцать. В стареньком зимнем пальто и подшитых валенках он, как привидение, бродил по руинам, словно вымаливая у погибших прощение за свою халатность.
Причина взрыва была установлена не сразу, а только после того, как расчистили завалы, и члены государственной комиссии по расследованию ЧП смогли проникнуть в подвальное помещение цеха. Здесь и обнаружилась трещина корпуса большой задвижки на основной линии подачи пиролизного газа в цех. Из этой трещины, возникшей из-за «усталости» металла, как посчитала комиссия, и произошла утечка. Цех заполнился взрывоопасной смесью. Не надо было чиркать спичкой: достаточно было дохнуть перегаром какому-нибудь похмельному мужику – и все, катастрофа обеспечена. Впрочем, взрыв мог случиться и просто от какого-то механического удара.
Но была еще одна версия, которая не отражена ни в одном официальном документе. Речь шла о самой настоящей диверсии.
Версия о диверсии
Сегодня, конечно, что-то утверждать однозначно трудно. Прошло много лет, задвижку с трещиной давно уже отправили в металлолом, ушли из жизни очевидцы взрыва.
И тем не менее можно воссоздать ситуацию. Итак, «Капролактам», режимное тогда предприятие. Но проникнуть сюда можно было легко: сами же рабочие, чтобы далеко не обходить, проделали дырки в заборе. Про них, естественно, знали не только они.
Теперь подвал. Он не запирался и не охранялся. Доступ сюда был открыт любому и всякому. Поговаривали, что в обеденный перерыв здесь уединялись для того, чтобы выпить на троих водки, ее можно было запросто пронести мимо охраны.
Версия о диверсии объясняет и причину образования трещины на задвижке. Спровоцировать ее возникновение можно было путем направленного нагрева металла с помощью газовой горелки, наложением намагниченного «пластыря» и других ухищрений.
Как наказали «стрелочников»
Оргвыводы последовали едва ли не на следующий день после того, как комиссия завершила свою работу. Отыгрались на директоре «Капролактама» Геннадии Неопиханове, вступившем в должность за пару недель до ЧП в шестом цехе, где он даже не успел побывать. Его уволили. Другие управленцы получили «строгача» по партийной линии, а главный инженер Хрулев вместе со строгим выговором еще и приписку: «уволить после пуска в эксплуатацию нового здания шестого цеха. Ввести цех в строй действующих через полгода».
Сроки эти были «потолочные», совершенно нереальные. Но Хрулев всеми силами старался искупить свою вину. Проектировщики и строители были переведены на 12-часовой рабочий день. Монтаж оборудования не прекращался даже ночами, при свете прожекторов. И в назначенный час Михаил Хрулев рапортовал о том, что цех готов к производству этилена и пропилена, хотя недоделок было выше крыши. Цех мог взорваться снова в любую минуту. К счастью, не взорвался.
Бомба замедленного действия
После окончания Великой Отечественной войны несколько цехов по производству иприта и люизита законсервировали, хотя выпуск отравляющих веществ продолжался вплоть до 1994 года. К иприту и люизиту добавились хлороцетофенон и синильная кислота.
Когда было принято решение положить конец этому безумию, возник вопрос, что делать с отравленным оборудованием и грунтом. Как вспоминал ветеран химической промышленности Исаак Котляр, «после дегазации аппаратов, трубопроводов и самих производственных помещений все оборудование демонтировалось. Были вскрыты полы и удален зараженный грунт на глубине около метра. Грунт был вывезен на заводскую свалку».
Но этим дело не кончилось. «Избыточный хлор начали сдувать через 50-метровую трубу, - вспоминал Исаак Борисович. - Это было сущее варварство... Возле станции «Игумново» уже першило в горле, а в полутора-двух километрах от трубы, в зависимости от направления ветра, невозможно было дышать». Что касается другого крайне токсичного вещества, хлористой серы, - то его тоже отправили на свалку, которая носит лирическое название Белое море. Она, по разным оценкам, содержит от двух до 13 млн тонн токсичных отходов. Эта гремучая смесь может рвануть так, что никому мало не покажется. Достанется и Нижнему Новгороду.
Цитата
«Господь Бог даровал нам законы не только этические, но и законы природы. Преступать через них – то же самое, что богохульствовать». Павел Флоренский.