– Денис, ваша жизнь состоит из бесконечных перелетов, которые порой длятся больше 10-15 часов. Не страдает ли от этого и качество вашего выступления, и ваше здоровье?
– Пока – тьфу, тьфу! – нет. Наоборот, концерты лечат. Заряжают. Можно сказать, что для меня это что-то вроде арт-терапии. Но как только я пойму, что количество перелетов и концертов идет в ущерб качеству, я, безусловно, сокращу количество.
Конечно, с этим шутки плохи. Например, в прошлом году, чтобы попасть на Поклонную гору, мы с Валерием Гергиевым 9 мая летели из Нью-Йорка через Африку, огибая всевозможные вулканические выбросы. Но выбора не было, потому что те десятки тысяч человек, которые вышли на площадь, не виноваты, что ты только что пролетел 20 часов и – без разыгрывания, на не самом лучшем рояле – играешь концерт Чайковского…
– А вы сильно расстраиваетесь, если о вас говорят плохо?
– Я ценю конструктивную критику в свой адрес, потому что много чего могу из нее почерпнуть.
– Вы являетесь арт-директором сразу двух фестивалей – “Звезды на Байкале” и Crescendo. Верно ли будет предположить, что фестиваль “Звезды на Байкале” родился из-за вашей ностальгии по родному городу?
– Да, я откровенно заявляю: фестиваль “Звезды на Байкале” я придумал для того, чтобы раз в году на неделю приехать к себе домой. Любой человек, однажды побывав здесь, обязательно хочет вернуться. А я прожил в Иркутске 15 лет… Сейчас он изменился, конечно, но энергетика места уникальна, во всех отношениях.
Во-первых, мощная культурная составляющая: и театры, и филармоническая жизнь, и присутствие декабристского духа. Но мало того, в Иркутске вы никогда не чувствуете акклиматизации. И, вернувшись, прилетев на 5-6 часовых поясов обратно, вы тоже не ощущаете никакой усталости. Наоборот, у вас идет прилив сил.
“Звезды на Байкале” – это мой подарок родной иркутской публике. Благодаря “Звездам…” в Иркутске перебывали все наши знаменитые музыканты и оркестры. Юрий Темирканов, Валерий Гергиев, Юрий Башмет, Владимир Спиваков, балет Большого театра, Виктор Третьяков, Елена Образцова – список очень длинный. Некоторые приезжали к нам даже не раз. Я говорю “к нам”, потому что я сибиряк. Это национальность, как я считаю. Сибиряк сибиряка видит издалека.
– И каковы отличительные “национальные черты “?
– Сибиряки обладают большой добротой. К сожалению, это качество сегодня очень быстро уходит из нашей жизни. Меня с детства воспитывали: самое главное – не обижать. Не обижать людей, с которыми ты общаешься, не доставлять им ни хлопот, ни, не дай бог, боли. Доброта и внутренняя широта. Может быть, поэтому среди сибиряков много великих музыкантов – Вадим Репин, Максим Венгеров, Дмитрий Хворостовский, Виктор Третьяков. “Сибирская диаспора” очень сильно представлена на мировых сценах.
– Если бы у вас была возможность, не уезжая из Иркутска, вести такую же активную музыкальную жизнь, какую вы ведете будучи в столице, вы бы уехали в Москву или остались в Иркутске?
– Как это ни печально, но если ты выбрал профессию концертирующего музыканта, то, оставаясь вне столицы, обрекаешь себя на тупик. Слишком велики расстояния: от Иркутска только до Москвы – 5000 километров. К сожалению, у нас в стране почти нет прямых международных перелетов из регионов. Все очень неудобно. Хотя я свою иркутскую квартиру не продал. И даже не делал там никаких ремонтов, потому что захотел сохранить атмосферу 20-летней давности. Иркутск для меня святое. И это не ура-патриотизм, не какая-то бравада. Это просто любовь, и я пропитан ею.
– По слухам, у вас там и дача с банькой имеются…
– А как же! Есть и дача, и баня. В 30 км от Иркутска, на берегу Байкала. Меня еще дед в деревне этому учил: русская баня – целый ритуал. И идеальное средство для того, чтобы восстановиться.
– Правда ли, что у вас в роду были священники?
– Да. Священником был мой прадед по папиной линии. Его звали Мацуй, он был евреем-выкрестом и служил в деревне Вихоревка под Иркутском. Умер он очень рано, в возрасте 41 года. От тифа. Сейчас в Вихоревке восстанавливают церковь, и я, безусловно, приму в этом участие.
– Вы как-то чувствуете в себе гены прадеда?
– Очень сложный вопрос. Меня всегда интересовала история моего рода, и я часто разговаривал на эту тему с моими родителями, бабушками и дедушками. Так получилось, что в моей крови намешано огромное количество национальностей, семь или восемь. Поляки, немцы, евреи, украинцы, узбеки, эстонцы, русские, конечно. И говорить о том, чувствую ли я что-то… Думаю, что чувствую от каждого понемножку. Каждый дал мне частичку себя, и я это помню. И каждому из них благодарен.
– Денис, вы рассказывали, что внук Сергея Рахманинова подарил вам два неизвестных произведения своего гениального деда с одним условием – вы бросите курить. И вы ему это обещали. Но не сдержали обещания…
– Где это вы видели?
– Да вот видела! Не так давно вы стояли у нижегородской гостиницы с сигаретой…
Смеется: – А-а!.. Ну, я, вообще, никогда не был заядлым курильщиком. А то, что могу выкурить сигарету до или после концерта, я и не скрываю. Но не больше. А могу не курить целый год…
– То есть слова не нарушили?
– Нет, не нарушил!..
– А вы знаете, что ваш любимый Рахманинов гостил в Нижегородской губернии?
– Да, конечно, знаю. Он четыре месяца провел в имении генерала Скалона. Это где-то недалеко от Нижнего.
– В деревне Игнатово Сергачского района. Вы там были?
– Пока нет. Я был в Ивановке, под Тамбовом.
– К сожалению, сегодня от усадьбы Скалонов ничего не сохранилось. Парк зарос, а на фундаменте главного дома какой-то нувориш начал, да так и не закончил строительство коттеджа…
– Очень жаль, что в нашей стране все можно забыть и все можно купить.
– Что вы успеваете и что не успеваете делать из того, что хотели бы?
– Не успеваю спать. Не успеваю разучивать новые произведения. Видимо, надо научиться говорить “нет”, чего я пока не умею.
– Вас зацепило что-нибудь из прочитанного в последнее время?
– Во-первых, “Дневники” Прокофьева. Я считаю это своего рода сенсацией, потому что Прокофьев раскрывается с совершенно другой стороны. Написано с замечательным сарказмом и юмором. И хорошим, живым языком.
До сих пор у меня в голове сидит сценарий Нагибина и Кончаловского к фильму “Рахманинов”. Хотя про Рахманинова уже вышел фильм “Ветка сирени” Лунгина. Но сценарий Нагибина уникален. К сожалению, он уже больше 20 лет лежит на полке, и никто не может найти под картину денег. Это для меня очень странно. Уж если во что и вкладывать, то вот в такие вещи.
– В современном исполнительстве состязаются две манеры: техническая и эмоциональная. Какая победит, на ваш взгляд?
– Если мы говорим о технической стороне дела, безусловно, темп жизни принес свои изменения и в классическую музыку. Сравнивая современное исполнительство со старыми записями, мы видим, что в процентном соотношении техника выросла очень ощутимо. Но публику-то одной техникой не возьмешь. И не обманешь. Конечно, если музыкант будет использовать свой технический “рацион” во благо того образа, ради которого он выходит на сцену, тогда мы будем иметь результат. Но, в принципе, приходя в зал, публика не смотрит на технику исполнения. Если ты достучался до сердца, ей уже неважно, какими техническими средствами ты этого добился.
С другой стороны, Михаил Алексеевич Плетнев, например, очень негодует, когда молодое поколение, выходя на сцену, кичится своей технической оснащенностью. Для начала в качестве музыкального упражнения, говорит Михаил Алексеевич, попробуйте хоть раз интонационно спародировать хоть одну фразу Рахманинова. Более или менее близко. Вот если получится, тогда, да, вы – великий музыкант и великий интерпретатор. Я попробовал – у меня ничего не получилось…
– Что, на ваш взгляд, необходимо сегодня молодому музыканту, чтобы добиться успеха?
– У меня нет ответа на этот вопрос. Как не было и десять, и двадцать лет назад. И это трагедия нашей профессии. Безусловно, есть международные конкурсы, можно прослушиваться у дирижеров, можно ждать – может быть, улыбнется удача. Безусловно, важна финансовая поддержка. Но конкретного рецепта успеха не существует. Звезды должны сойтись.