Прибавил себе два года
Наш герой узнал о начале войны на площади родного города Севастополя. Голос из репродуктора принес эту жуткую весть. Люди были уверены, что эта война быстро закончится. Отцы и деды, знавшие Гражданскую войну, осознавали серьезность происходящего, но настроение было у всех едино – идти воевать, бить врага, защищать Родину. Его отец ушел на фронт вместе с кавалерийским корпусом Льва Доватора, легендарного предводителя казачьих кавалеристов.
- Это было сильное и завораживающее зрелище, когда мужчины, все в бурках, с саблями наперевес, кинжалами, на красивых лошадях… Они прошли через весь город. Среди них был и наш отец, - вспоминает Отар Михайлович события первых дней войны.
А в феврале 1943 года он и сам, приписав себе два года в метрике, уйдет на фронт.
- Такая пора, все рвались на фронт! Было общее сильнейшее желание защищать Родину. Многие шли за много километров в военкомат из какой-нибудь глухой деревни.
- Как вы оказались в концертной фронтовой бригаде?
- Сначала меня взяли рядовым, а потом комиссия узнала, что я умею танцевать, и меня направили в эту бригаду. Нас было три-четыре человека, а потом бригада выросла до десяти. После освобождения Ростова-на-Дону присоединился хороший артист драмы. Были двое артистов цирка и виртуозный баянист, который великолепно играл, несмотря на то, что почти слепой. Мы принимали участие почти во всех боевых действиях. А между боями давали на передовой концерты.
- Я так понимаю, у этой фронтовой бригады особая миссия?
- Знаете, был такой грузинский фильм «Отец солдата», и там сцена: в окопе на скрипке играют для спящего солдата, вот примерно такая задача у нас и была. Мы давали концерты длительностью минут 45, не больше, для артиллерийских групп, минометчиков, танковых частей. Часто их прерывала немецкая авиация. Как только появлялись на небе корректировщики «Фокке–Вульф», так сразу становилось понятно - надо с этого места уходить.
Зрителей собиралось человек по двести, и больше, часто солдат привозили на наши концерты. К нам на фронт приезжали и студенты Московской консерватории, мне однажды поручили сопровождать бригаду. Они выступали по тылам в основном, на фронт их не отправляли, это опасно.
- А что за репертуар ваших фронтовых концертов? Как солдаты реагировали?
- Для нас было главное - воодушевить людей. Ребята пели патриотические песни, читали стихи, например, «Жди меня» Константина Симонова. Тот патриотический дух и в то же время задор, которыми обладают народные песни и частушки, вызывали у солдат азарт. Это как праздник, они таким образом отходили от жуткой обстановки войны, когда окопы, грязь, смерть. Есть выражение, на войне пушки говорят - музы молчат. Ничего подобного, музы не молчали.
И солдаты подпевали, потому что песни всем известные и любимые. И народные танцы. Меня же взяли в эту бригаду, потому что я умел танцевать. Мой отец грузин, а мать донская казачка. Папа любил петь и танцевать, и мне привил эту любовь. Я занимался с пяти лет, про меня однажды в газете написали: «Юный октябренок выступил на олимпиаде», мне лет семь было, приз получил тогда - целую детскую библиотеку!
- Свою любовь к хореографии пронесли через всю жизнь, получается?
- Да, другого увлечения у меня не было. Помню, еще в школе учитель математики, которого, к сожалению, убили в первые дни войны (он был артиллерист в запасе), так он махал на меня рукой и говорил: «Отар, ладно, математику не знает и не будет знать! Его дело танцевать! Давай, иди, танцуй, я тебе поставлю тройку». (Смеется).
Зато на всех школьных праздниках я обязательно выступал с лезгинкой. В черкеске, папахе, башлыке, выворотных сапогах и с двумя кинжалами. И перед войной я потихоньку пробовался в танцевальный ансамбль как ученик, там и освоил танцы.
Фашистская агитация «уходила» на туалетную бумагу
- Война – это очень страшно, но, наверняка, есть случаи, которые потрясли больше всего.
- Однажды на Украине, где-то в районе Запорожья, была передислокация наших частей. И мы на своем стареньком автобусике едем и видим, на окраине хутора виселица стоит. На повешенном табличка: «полицай». Значит, это уже наши. Трибунал. А запомнилось мне это потому, что рядом играли дети. Нам паренек, который постарше, рассказал, что полицай был злой и много наших предал. А потом показал на мальчика и сказал: а это его сын. Вот такая страшная картина: мальчик играет под трупом своего отца.
Поражал героизм. Например, в октябре 1943-го нашего командарма генерал-лейтенанта похитили немцы, когда он поехал вручать ордена и медали отличившимся в боях. В одном «виллисе» он, во втором - штабисты со всеми наградами. И вот из-за громадного стога сена вылетели автоматчики немецкие, он отдал приказ спасать документы и рацию - его взяли в плен. Нашу армию тогда в 24 часа расформировали приказом Верховного главнокомандующего Сталина. Все боялись, но генерал погиб как герой -его казнили.
- Боялись, потому что даже за самокрутку из немецкой листовки могли наказать?
- С листовками тоже приходилось сталкиваться. В политуправлении была же еще пропагандистская бригада. Они ставили репродуктор, который вещал немцам их музыку и песни и предлагал перейти на сторону Советской Армии. То же самое делали и немцы, они подвозили свои машины, ставили репродукторы и пропагандировали. Чаще всего проигрывали «Катюшу», пели «расцветали яблони и груши…». После этого приглашали перейти на их сторону. Когда тот же «Фокке–Вульф» видел массовое скопление солдат, сбрасывались листовки, которые содержали всякую гадость про Советский Союз. А на обороте писали, что для тех, кто хочет добровольно перейти на их сторону, эта бумажка послужит пропуском. Ребята ловили эти листовки и использовали их в туалете, потому что у нас не было туалетной бумаги. Да и закуривали их тоже, скручивали «козью ножку» и курили. Я тоже курил, а после войны бросил.
На войне был и смех. Однажды мой товарищ всех повеселил. На фотографии видно, что у нашей бригады были разные гимнастерки – простые х/б и из английского сукна, дорогие и красивые. Нас так хотели выделить, но всем не хватило. Дали приказ выступить перед минометчиками, они занимали высоту, чтобы удобно было обстреливать местность, а немцы с другой стороны тоже занимали высоту. А мы не знали, подъехали и пошли гуськом по тому пространству, которое прекрасно простреливается. Немцы решили, что это какая-то группа диверсионная, и начали обстрел из минометов. Наши ребята из окопов кричат: «Ползком, ползком! Давайте сюда, в окопы!». У нас, кстати, были немецкие корзины, в которых они снаряды носили, а мы туда укладывали костюмы для гопака, кавказских танцев, украинских. И вот мы с этими корзинами поползли. Мы все по-пластунски, а один наш товарищ на четвереньках и у него одна часть тела кверху (смеется), наши ребята минометчики хохочут, кричат: «Ложись! Ползи! Что ты делаешь?». Наконец, он упал и пополз как надо. Когда спустились в окоп, ребята спрашивают: «Что ж вы делаете?», а он им: «Как же я мог такую гимнастерку испачкать!». Он так ее берег, что даже не думал, что ему всадить осколком может в торчащее место. А живы мы остались только потому, что мины перелетали, мы оказались в мертвой полосе. А когда немцы перенесли минометы, мы уже в окопе были.
Или когда взяли Сапун-гору, которая защищала Севастополь. К горе подошли, оказалось, что в ней везде понатыканы дзоты немецкие. Несколько суток длилась осада. А потом была команда - и на «Илах» с «катюшами» прошла целая эскадрилья и просто сожгла местность, ничего не осталось – ни пулеметов, ни живой силы. После прорыва Севастополя наше командование в Бахчисарае, в гареме, устроили банкет. И мы первый раз пили коньяк, причем немецкий, уж не знаю, из чего они его делали, но он был некачественный, плохой. И мы все им отравились. Дорвались, называется. Зато банкет был - и девушки!
- А какие на войне девушки?
- О, я тогда не очень еще заглядывался, не искушенный еще солдат. В основном, были связистки, зенитчицы, регулировщицы, в госпиталях работали. А одевались они знаете как? В кальсонах, телогрейках, ватных штанах… Но всё равно, девушка есть девушка! Лицо-то красивое.
Однажды дали команду выступать перед так называемыми ночными бомбардировщиками. Командиром полка была Марина Раскова, знаменитая летчица. Там вообще почти одни девушки, да какие смелые! Они, конечно, иначе одеты – галифе, сапоги. Еще и шоколадом нас накормили.
У нашего начальника политуправления генерал–майора адъютантом была женщина, очень боевая. Он погиб от воздушного налета. Машину, на которой они ехали, всю прошил «мессер», шофера тоже убили. А адъютант выжила, получив 22 осколочных ранения! У нее, получается, половина гимнастерки в нашивках была.
- Как на вашем творчестве отразилось пережитое за годы войны?
- Мы бригадой прошли от Кавказа до Кенигсберга. Сначала в составе 44-й армии Четвертого украинского фронта, потом нас в 51 армию перебросили. Мы были в Крыму, поэтому все события, что сейчас с ним связаны, мне очень дороги и близки. И когда ставил у нас в театре оперетту «Севастопольский вальс», как–то невольно волнения возвратились, и вспомнилось всё, что там происходило. Страшные сражения.
Например, в Мариуполе была мощная оборона, нашим частям пришлось долго штурмовать окопную часть перед городом. А там река Молочная (так называлась), так мы ее стали называть Кровавая из-за того, что сколько людей там погибло. Штурмовать нужно было срочно, город три с лишним года в оккупации, и разведка сообщила, что большие трудности с водой. Многим семьям пришлось уходить в колодцы и закрываться крышкой, потому что комендант приказ дал всем покинуть город, кто останется – расстрел. Вот они и забрасывали колодцы матрасами, тряпками всякими, лишь бы их не угнали в Германию. А когда об этом фашисты узнали, стали в колодцы бросать связки гранат. Поэтому и был сильнейший штурм, чтобы спасти мирных жителей.
- Где вас застала весть о Победе?
- К концу войны мы ничего уже не боялись. Только артобстрелы неприятны были, потому что снаряд летит и неизвестно, где приземлится. К авиации привыкли, даже при налетах уже перестали прятаться, потому что внутренняя уверенность, что тебя не убьют, скоро победа.
А день Победы я встретил дома, в Ставрополе, меня на две недели отпустили в отпуск, потому что в Белоруссии подхватил малярию. Дослуживать уже под мирным небом меня отправили в гарнизон. Затем пошел учиться. Сначала балетная студия, потом ГИТИС, окончил балетмейстерское отделение. В 1955 году поставил свой дипломный спектакль в Новосибирске - балет по лермонтовскому «Маскараду»….
