«Данность, от которой нельзя убежать»
К нам в редакцию Липа явился не с пустыми руками. Из сумки он первым делом достал «мойку» - воровской инструмент для вскрытия карманов и сумок. Такую же купил у Липы посол России в Израиле за 100 долларов. По словам Липы, инструмент предназначен не только для потрошения карманов – им можно резать колбасу и открывать бутылки. И вообще, все функции его до конца не раскрыты. Разговор поначалу пошел о ныне модной уголовной романтике. Тем более что в далеких 1960-х годах Липа, а тогда еще Леня Грузман, был молодым «королем Свердловки». По словам моего собеседника, тогда это был не преступный мир, а данность, от которой нельзя было убежать.
- В этой системе росли и мужали многие люди. В том числе те, кто потом стал гордостью города, - вспоминает Липа. - Вместе со мной хулиганил двукратный чемпион Олимпийских игр и многократный чемпион мира по хоккею Валера Васильев. Когда-то они «молотнули» костюмерную в Доме офицеров и заодно прокололи глаза портрету Ленина. Срок был по шесть лет... Кстати, Валера одним из первых и соорудил «мойку» - из опасной бритвы «Золинген», которую с фронта привез отец. В ней самое главное – клинок (берет листок бумаги и показывает «работу» лезвия). “Мойка“ должна легко и бесшумно резать даже резину. Свою первую “мойку“ я сделал лет в 14. В третьем томе «Еврейских тетрадей» я вспоминаю, как мы с Колбасой (позже - известный общественный деятель Александр Кавбасюк. – Авт.) на 7 ноября «шакалили» в кремле. Он пугал “мойкой“ наших жертв – мальчиков из благополучных семей.
- Вы часто бываете в Нижнем. С тех пор криминальный мир города сильно изменился?
- Несколько лет назад меня хотел грабануть слабый 30-летний парень. Я его быстро завалил. Хотел избить, но остановился. Раньше такого произойти не могло, был кодекс чести. Нужно было вырубить жертву с одного удара. Также никогда не грабили своих. Валяющихся пьяниц обирали нещадно. Но если это знакомый, его доносили до дома. И уж речи не шло, чтобы напасть на старика или женщину. За это свои же могли покарать. Сейчас «кинуть» своего не считается зазорным.
- Выходит, тогдашняя криминальная жизнь была более благородной?
- И более гуманной. Такого количества тяжких преступлений не было. Все было достаточно безобидно: вскрыть ларек и полакомиться печеньем. Дома я сладкое ел раз в год. Тогдашний «рэкет» был также безобидный – гуляющие по Свердловке богатенькие сынки платили местной шпане негласный налог за пребывание – бутылку водки. Моей однокласснице говорили: «Не ходи на стадион «Динамо» на каток - там бандиты всех грабят!». Она отвечала: «Меня никто не трогает, я знаю Леню Грузмана!». Этого было вполне достаточно. А между собой мы выясняли отношения в парке им.Кулибина. Сходились куча на кучу, но стрельба и убийства были большой редкостью.
Но одно дело мы, шпана, и совсем другое те, кто уже пришел из лагеря. Тогда шли массовые посадки, и население поневоле криминализировалось. Большинство преступлений было пустяковыми. Венька Черный, например, свой первый срок получил за кражу заготовок в мастерской. Достаточно было одного свидетеля – и вперед! Так бывшие пролетарии становились уголовниками.
«Вот и вся коррупция»
- Сейчас криминалитет сросся с властью. «Понятия» и «масть» ушли в прошлое. Мы постоянно слышим об арестах крупных чиновников, бизнесменов и о хищениях на миллионные суммы...
- С ментами мы поневоле общались, но была негласная установка с ними не дружить. Хотя многие из них были хорошие люди. Я видел много тех, кто честно исполнял свой долг. Современные правоохранители гораздо жаднее и подлее. Помню, когда я сапожничал в 90-е, знаменитый милицейский чин из 6-го управления звонил криминальному авторитету и договаривался о встрече у «Октября»… В 60-е такого просто не могло быть! Помню, Серегу и Гришу задержали за хулиганство – они разбили витрину магазина, схватили что там было и убежали. Они дали менту 20 рублей - и их отпустили, предупредив, что в следующий раз посадят. Вот и вся коррупция...
- Но были же крупные промышленные кражи?
- Большая редкость. Например, Витька Тюка увез из магазина полмашины тюля. Валера Кальницкий «вертанул» на фабрике «Восход» полмашины плащей. Но это были редкие операции, которые тщательно прорабатывались. Обычно сидели за мелкую кражу с места работы. Кстати, сам Кальницкий влюбился в девушку. Ее папа был крупным начальником в речном пароходстве. Папа сказал, что его дочь не может встречаться с бандитом. Прошло лет десять, у Кальницкого третья ходка, папа получает десять лет за взятки. И было уже: «Валерочка, здравствуй!».
Гремело дело чиновника, который получил 15 лет за привычные сейчас «мертвые души», они числились и получали деньги в комсомольских отрядах, работавших на Севере. А вот «дорожников» судили всегда, но до сроков доходило редко: не могли сосчитать, сколько песка, асфальта и щебенки положили. Одного деятеля никак не могли поймать, и, в конце концов, посадили на три года за то, что у него было два паспорта.
- Современный криминалитет строится по принципу национальных диаспор. В ваше время это было?
- Нет, конечно! Разделение шло по улицам, дворам, районам... Свердловка и стадион «Динамо» были наши, улица Гоголя – кореец Валерка Цой, Артельная – Валера Дряга, Дзержинского – Саня Малек, Сенная – татары Коля Сулим и Саня Черный. Подновье – Валька Гусь. Кстати, тогда в Печерском монастыре была мебельная фабрика и жили люди.
Музейные экспонаты на помойке
Если в юности Липа был известен как хулиган, то в зрелом возрасте как общественный деятель, превративший разрозненную еврейскую общину в религиозно-культурный центр иудаизма. И разговор наш поневоле пошел о сохранении традиций и воспитании подрастающего поколения. С собой у Липы был еще и журнал со статьей о внучке – командире в «учебке» израильских сил самообороны.
- Детей должны воспитывать в семье и в церкви, а не в общественной организации. Пионеры, конечно, хорошо, но поневоле возникает культ человека, - говорит Грузман. - Любовь к стране порождает культ президента и т.д. Показатель человеческой жизни – дети. У меня прекрасные дети и внуки. Значит, я прожил хорошую жизнь. У плохих людей – несчастные дети. И как я могу воспитывать людей, если не могу воспитать сына!
Сейчас порушена семья. Даже матери-одиночки исчезают, женщины просто не хотят рожать.
- Вы говорите о духовности... Но ведь передали епархии Дом офицеров, в котором и вы, и я занимались спортом. А ведь многих это здание, в буквальном смысле, спасло от тюрьмы и влияния улицы...
- С одной стороны, это правильно. Ту церковь сломали на моих глазах в 1951 году. Солдат для этого пригнали. В 1956 году там уже был дом. С другой стороны, если уж отдали, то где-то рядом нужно строить замену и перенести туда кружки и секции. Молодежный спорт должен быть доступен. Это не фитнес-залы. Массовый спорт – большая заслуга СССР. В Израиле, где сейчас живу, государство содержит только футбол и баскетбол. Все остальное – за деньги.
Синагогу Липа создавал на энтузиазме. С утра работал инженером на основной работе, потом бегал по «присутственным местам», а по вечерам чинил обувь в будке у кинотеатра «Октябрь». На сон ему хватало три-четыре часа. О постсоветской бюрократии у Липы осталось теплое воспоминание.
- Конечно, были нехорошие люди, но о них говорить не хочется. С теплотой вспоминаю ныне покойного Ивана Склярова, - вспоминает наш собеседник. - Геннадия Ходырева помню секретарем московского обкома (?) партии. Таким он остался и в губернаторском кресле. Сегодня общественная деятельность требует огромных денег, которые никто не дает. А если дает, то для увеличения своих политических очков.
В новом томе воспоминаний Липа рассказывает про свои находки в помойке у синагоги. Там валялись выброшенные экспонаты из музея нижегородских евреев. Липа их подобрал и увез в Израиль – нижегородским евреям их история оказалась не нужной. Сегодня он не совсем доволен своим детищем...
- Когда я создавал синагогу, был твердо уверен, что все будет хорошо. Про меня злословили, что я украл два миллиона рублей, пожертвованных на строительство. Я говорю: посчитайте, кто сколько дал. Оказалось, что собрали всего-то 1 млн 200 тысяч. Так, говорю, сначала посчитайте, прежде чем сплетни распускать...
Сейчас синагога отремонтирована. Но там мне не с кем поговорить: мудрые старики ушли в мир иной, а молодых – несколько человек. Там холодно... Я был в эту субботу – 19 человек. Столько же собиралось при советской власти в подпольной синагоге на квартире. Сейчас единицы евреев в России могут читать на иврите. И это сохранение духовных традиций? Я с теплотой вспоминаю покойного митрополита Нижегородского и Арзамасского Николая. В каждый приезд я прихожу на его могилу. Это был настоящий духовный лидер! Больше людей такого уровня я не встречал... Это настоящий русский человек!
«Приезжали мужики в лаптях»
Сейчас и у России, и у Израиля общие проблемы – национальные. В Израиле постоянный стычки с арабами, у нас – с гостями из бывших азиатских республик СССР и российского юга.
- Мне кажется, что современный человек лишен понятия «горе», - продолжает Липа Грузман. - Я родился после войны, сколько было голодных и нищих. Современный человек сыт, одет и обут, даже арабы получают гуманитарную помощь. От сытости человек сам не знает, что он хочет. И ищет, на кого бы вылить происходящую от этого агрессию. Ненависть всегда происходит из зависти. Израиль ненавидят из-за налаженной жизни. А гастарбайтеров в Бирюлеве ненавидят за то, что они работают за меньшие деньги и занимают рабочие места. А те ненавидят русских за то, что они местные. Национальность тут ни при чем!
- Вернемся к родному городу. Зачастую приходится слышать, что нижегородцы – это бандиты и пьяницы. Какими вы как летописец города видите жителей?
- Муром и Ковров – города воров! (улыбается). Нижегородец все равно остается крестьянином. Я помню, женщины, чтобы получить временную прописку, полгода работали няньками. Потом к ним приезжали их мужики и устраивались на заводы. Они еще в лаптях были! А город губит...
- Но и его губят! Тот деревянный Нижний, который вы воспеваете, исчезает. На месте тихих деревянных улочек появляются торговые центры. Многие протестуют против этого...
- Современный облик Нижнего Новгорода мне не нравится. Но это данность. Так захотел Бог. Он дал время, когда нужно ломать старое. Да и люди изменились - пользуются космическими технологиями и не знают по памяти Пушкина.
- В ваших произведениях присутствует много названий питейных заведений. Сейчас в городе протестуют против сноса закусочной «крестьянка». Ведь для многих это своеобразный «центр демократии», где можно было встретить и чиновника из кремля, и преподавателя вуза со студентами, и рабочих, и торговцев с Мытного рынка…
- Отнять водку у населения – значит, отнять жизнь. С одной стороны, жалко. Мне всегда нравилась атмосфера таких забегаловок. Действительно, здесь собиралось внеклассовое общество. Как в бане на Ковалихе, куда я постоянно ходил. Рядом со мной парились управделами губернатора и простой рабочий. С другой стороны, квадратные метры дорожают. И людям нужно проявить инициативу и найти другое место, где собираться.
- Ваш литературный герой – трудяга. Он всегда вкалывает и калымит. При этом вы прожили богатую, интересную, насыщенную жизнь. Какими бы вы хотели видеть нижегородцев, которые будут жить в перестроенном городе?
- Я хочу, чтобы они были такими же, каким я их знал 60 лет назад - простые, открытые и трудолюбивые люди. Сейчас я иду по улице и вижу серые лица... Сегодняшняя беда – культ потребления. Научно-техническая революция сначала вырвала человека, а потом его же и гробит. Но от поедания деликатесов болит печень. Ресурсы организма можно потратить на что-то прекрасное... Хотя бы встать из-за компьютера и оглянуться вокруг. Для чего же Бог дал человеку глаза... Нужно уметь видеть прекрасное в окружающих: сегодня человек пьет и буянит, а завтра совершит подвиг.
